Сашенька
Шрифт:
Что ж, с делами они покончили. Макс угостил Катеньку сигаретой, дал прикурить. Они вдвоем прикрыли огонек от ветра.
Когда их руки соприкоснулись, глаза Макса сузились, и Катенька ощутила, как пристально он на нее смотрит.
— Скажи, а куда ты потратишь деньги олигарха? На шмотки? Или на косметику? Ты же на них точно не тратишься! — Он расхохотался. — Катенька, для историка ты слишком привлекательна.
Он наклонился к девушке и убрал волосы с ее лица.
— Не так быстро, — холодно одернула она, позволяя поцеловать себя
Щелчком отбросив сигарету на набережную Москвыреки, Максим натянул свой шлем, завел мотоцикл и умчался в сторону Каменного моста. Катенька посмотрела ему вслед, потом дотронулась до щеки, которую он поцеловал, и повторила его слова: «Для историка ты слишком привлекательна». Смешно!
Может, он в какой-то мере ее учитель, но больно уж любит напускать на себя важный вид! Только она сама решает, кто будет целовать ее, а кто — нет. Затем она медленно, глядя на восемь сияющих звезд Кремля, побрела к таксофону и набрала номер.
— Слушаю, — ответил старческий голос с грузинским акцентом.
— В этот раз танцевать не буду, — предупредил Сатинов, холодно улыбнувшись. Он восседал в своем кресле на Грановского, как обычно, в окружении фотографий своей семьи, под собственным портретом в парадной маршальской форме. — Я заболел.
— Отец, не кури! Он рисуется перед красивой девушкой, — сказала Марико, внося чай. — Ему уже нужно быть в постели.
Она явно злилась, как будто Катенька в чем-то провинилась.
— Вы не должны были приходить, уже слишком поздно. Марико с грохотом поставила поднос на стол и вышла из комнаты, бросив недовольный взгляд на Катеньку.
— Марико, что это ты… — Марико захлопнула дверь, хотя скрип половиц выдал, что она ушла недалеко.
— Да уж, — заметил Сатинов, — постарел я.
Катенька присела на тот же стул, что и в прошлый раз, и скрестила ноги. Старик одобрительно поглядел на девушку.
— По вашему виду можно подумать, что вы веселились в ночном клубе. А почему бы и нет? Почему такой цветок, как вы, такой молодой и свежий, должен проводить свою молодость в пыльных архивах? — Он закурил сигарету и прикрыл глаза.
— Товарищ маршал, а почему вы продолжаете курить? — спросила Катенька несколько нахально.
— Может, у вас на исследование осталось не так уж много времени, как вы думаете, или вы мной увлеклись? Ну-с, девушка, что вы обнаружили?
— В 1956 году вы приезжали на Лубянку и изучали дела Александры и Ивана Палицыных. Они были вашими старыми друзьями, еще до революции. Они — та связь с прошлым, которую вы хотели, чтобы я нашла.
— Вы, кажется, теперь лучше разбираетесь в этом деле, — заметил он.
— Да. Эти люди стали для меня живыми, близкими.
— А! Так исследовательница екатерининских деяний понемногу погружается в наше время! Вы вдыхаете сладкий аромат цветов и горький дым пепелищ? Что ж, значит, вы настоящий историк!
— Спасибо,
— Напомните мне, — произнес маршал, внезапно подаваясь вперед, — ваша фамилия Винская? Почему вы согласились на эту работу?
— Меня рекомендовал академик Беляков. Я была его лучшей студенткой.
— Разумеется, — заметил Сатинов, закрыв глаза и пожевывая сигарету. — Я вижу, что вы умная девушка, неординарная личность. Академик Беляков был прав, что выбрал именно вас из тысячи студентов, с которыми встречался за годы своей преподавательской деятельности… Подумайте над этим.
— Я думала, вы мне поможете. — Катенька начала раздражаться. Она видела, что маршал играет с ней в кошки-мышки, как играл за свою долгую жизнь со множеством подчиненных. Сатинов прямо у нее на глазах превращался в скользкую рептилию, и Катенька почти ощущала, как по его жилам течет холодная кровь.
— Товарищ маршал, пожалуйста, ответьте на мой вопрос. Са-енька и Иван Палицыны — именно те люди, которых я должна найти, верно? Что с ними произошло?
Сатинов покачал головой. Катенька заметила, как на щеке у него подергивается нерв.
— В деле нет приговора суда. Могли они выжить?
— Маловероятно, но возможно. В прошлом году одна женщина нашла своего супруга, которого арестовали в 1938 году, — он жил в Норильске. — Он печально улыбнулся. — Вы ищете философский камень, который уже много людей искали, но никто так и не нашел.
— Мне на самом деле нужна ваша помощь. Мне необходимо увидеть документы — те, что хранятся в архивах КГБ, — сказала она.
Он вдохнул дым, как обычно, продолжая тянуть время.
— Ладно, — произнес он. — Я позвоню своим друзьям в органах — они такие же древние развалины, как и я, ждут на своих дачах смерти, ловят рыбу, играют в шахматы, проклинают «новых русских». Я постараюсь.
— Спасибо. В деле упоминается, что у Палицыных было двое детей, Воля и Карлмаркс. Что стало с ними?
— Понятия не имею. Как и многие дети в то время, они, вероятно, тоже исчезли.
— Но куда?
— Это уже ваша работа — выяснить, — холодно заметил он, ерзая в своем кресле. — Откуда, вы говорили, приехали? С Северного Кавказа, да?
Катенька ощутила волнение. Он сменил тему, значит, она на правильном пути.
— Можно спросить: вы знали Палицыных? Какими они были? Он вздохнул.
— Преданными большевиками.
— Я видела ее фотографию в деле. Она была такой красивой, необычной…
— Раз увидишь — не забудешь, — тихо заметил он.
— Но глаза печальные, — добавила Катенька.
Лицо Сатинова окаменело, складки вокруг восточного носа сделались резкими. Он прикрыл веки.
— Она не одна такая была. Подобных фотографий — миллионы. Миллионы репрессированных так же, как она.
Катенька чувствовала, что Сатинов закрывается, и снова надавила:
— Товарищ маршал, я знаю, что вы устали, я уже ухожу… но Роза Гетман — их дочь?