Сатурнин

Йиротка Зденек

Фабрикант Дубски сидел в своем роскошном кабинете и бухгалтера Сламу встретил холодно. Его круглые глазки глядели на чиновника спокойно и время от времени поглядывали на циферблат мраморных часов на письменном столе.

На пепельнице лежала зажженная сигара, и синеватая струйка дыма в нагретом воздухе спокойно поднималась вверх к потолку. В эту минуту вся фигура фабриканта Дубского выражала спокойствие.

Зато бухгалтер Слама был взволнован до предела. Кровь стучала у него в висках, и он дрожал всем телом. Он только что узнал, что фабрикант собирается выдать свою дочь замуж за банкира Вильда, и это его настолько вывело из себя,

что он даже боялся начать разговор. Он чувствовал, что не сумеет связать пару слов. Ему хотелось ударить фабриканта по его спокойной физиономии, рисующейся за струйкой дыма, кричать, высказать наконец все, что накопилось в его голове.

Дубски сидел с видом человека, ничего не ведающего о буре, свирепствующей в сердце Ивана Сламы. Некоторое время царила гнетущая тишина, которую прервало восклицание бухгалтера:

„Негодяй!“

Фабрикант медленно поднялся и ледяным голосом спросил: „Что вы сказали?“

„Негодяй!“ снова воскликнул Иван и этим восклицанием как бы прорвалась плотина всего, что накопилось в его душе. Он бросал в лицо Дубскому резкие слова быстро и страстно, как будто боялся, что его заставят замолчать прежде, чем он выскажет все, что ему хочется сказать. Поток слов ударил по струйке дыма, которая испуганно заметалась, разорвалась и превратилась в маленькие сероватые облачка.

„Вы гнусный властелин! Ваша дочь любит меня, а вы хотите выдать ее замуж только для того, чтобы при помощи денег банкира Вильда спасти фабрику, которую вы своей расточительностью довели до полного краха. Вы хотите принести в жертву свое дитя, но я вам этого не позволю! Слышите, не позволю!“ — воскликнул Иван и ударил кулаком по письменному столу фабриканта с такой силой, что мраморные часы подпрыгнули. Фабрикант Дубски побледнел. Ничего подобного ему еще никто не говорил.

У нас появились сомнения на счет того, каким собственно образом происходила описанная в романе сцена между фабрикантом Дубским и бухгалтером Сламой. Наше „Бюро по презентации романов в истинном свете“ установило следующее:

Фабриканта звали совсем не Дубски, а Микулька. Бог знает почему в романах некоторых авторов выступают сплошные Дубские, Янские, Скальские и Липские. Они наверное с ума бы сошли, если бы их герой назывался допустим Слепичка [16] . Это правда, что фабрикант принял бухгалтера холодно, и ничего сверхъестественного в этом мы не находим. Обычно работодатель, встречающийся со своим бухгалтером по несколько раз в день, при виде его не восклицает в порыве восторга: „Да не может быть, кого я вижу! Какой приятный сюрприз! Дорогой друг, добро пожаловать! Какими ветрами занесло вас к нам?“ и тому подобное.

16

Курочка.

Правда и то, что бухгалтер Слама был очень взволнован, но на этом правдивость информации кончается, и в действительности все происходило совершенно иначе.

Опасения Ивана Сламы, что он не сможет пару слов связно сказать, были справедливы. Еще в детстве, стоило ему разволноваться, он тут же путал слова и плел всякую околесицу. В школе,о которой он не любил вспоминать, когда его вызывали, он от волнения коверкал слова, путал имена правителей, извращал летосчисления и химические соединения называл так, что весь класс вместе с учителем хохотал до слез.

В тот день волнение тоже совершенно лишило его способности выражаться, так что к ужасу фабриканта Микульки он заорал во все горло: „Генодяй!“

После

этого слова шеф поднялся со стула и удивленно спросил: „Что вы сказали?“

Бухгалтер, покрасневший от волнения и от бессильной ярости из-за своего неповоротливого языка кричал: „Генодяй! Властный гнустелин!“

Фабрикант действительно побледнел. Ничего подобного ему еще никто не говорил. Он правда знал, что бухгалтер человек сумасбродный, но он никак не ожидал, что у него бывают такого рода припадки. Он подумал даже, не вызвать ли карету скорой помощи. Потом он попытался сам успокоить Ивана Сламу, и это ему удалось до такой степени, что возмущенный бухгалтер перестал неистовствовать и разразился слезами. В конце концов все кончилось монологом господина Микульки, в котором он разъяснил Ивану, что у него две дочери. Старшая Ольга действительно собирается выйти замуж за банкира Вильда, однако не по принуждению отца, а по своему собственному решению, которое вполне понятно, если принять во внимание, что господин Ладислав Вильд молодой и красивый мужчина.

Младшая же дочь Либуша не собирается выходить замуж, и фабриканту Микульке ничего неизвестно о том, что у нее появился претендент на ее руку. Он считает, что господин бухгалтер слишком самонадеян, воображая, что Либуша его любит. Он не собирается вмешиваться в дела своих дочерей, касающиеся выбора супруга. Однако сведение о том, что его зятем мог бы стать человек, подвергающийся таким театральным припадкам и вдобавок отличающийся полным отсутствием выдержки как бухгалтер Соломин, он принял бы безусловно с оговоркой.

„Бюро по презентации романов в истинном свете“ добавляет, что ему не удалось установить, действительно ли во время ссоры, происшедшей между обоими мужчинами, поток слов ударил по струйке дыма, которая испуганно заметалась, разорвалась и превратилась в маленькие сероватые облачка. Вполне возможно так оно и было.

Вышеупомянутое бюро обращает Ваше внимание на то, что описанное происшествие является одним из бесчисленных случаев, когда автор переворачивает действительность вверх тормашками. Будьте любезны и заметьте, что сцена, происходившая между фабрикантом и бухгалтером, представлена в таком свете, как будто Иван Слама фабриканта морально изничтожил, в то время как в действительности бухгалтер является героем весьма сомнительным, человеком сумасбродным, даже можно сказать слегка тронутым.

Примером еще более ярко выраженной несерьезности является следующий отрывок из романа о Диком западе:

Когда Дэйл ногой опрокинул игорный стол, бросив в лицо остальным игрокам обвинение в шулерстве, и выхватил свои кольты, он похолодел от ужаса, так как вспомнил, что после перестрелки в каньоне забыл снова зарядить оружие.

Теперь он стоял против пяти головорезов, включая стрелка Стоуна, с незаряженными револьверами и старался определить, какое расстояние отделяет его от открытой двери, через которую видна была его лошадь, привязанная к перилам веранды. Краешком глаза он видел единственного дружески настроенного человека, готового поддержать его при отступлении, а именно старика Джесси.

Между тем Джим Стоун медленно приближался к Дэйлу с явным намерением его убить. Толстые пальцы его волосатых лап сгибались и разгибались, и прищуренные глаза в упор глядели на его горло.

„А ну поднимите руки вверх“, с ледяным спокойствием приказал Дэйл. На губах Стоуна появилась презрительная усмешка, и Дэйл понял, что его врагу известно, что револьверы, в дула которых он глядел, незаражены. В эту самую секунду старый Джесси откинулся немного назад, и тотчас же страшный удар сбил Стоуна с ног.