Саваоф
Шрифт:
И все-таки тот, кто украл деньги, обо всем этом знал. И как ни крути, он знал кого-то очень высокопоставленного в банке Антона и кого-то очень высокопоставленного в управлении Микиса. Кто же это такой? Я даже умилилась, представив выражение лица Гергиева, когда он задаст этот вопрос. Оно будет такое... Как у врача-психиатра, разговаривающего с умственноотсталым.
Но и не это главное. В конце концов, под определение «знал дела Антона и Микиса» могут подпадать другие люди — да хоть они сами, Антон и Микис.
Но они не знали паролей.
На этот
И суд, разумеется, понимает это.
Но понимает как бы практически.
Теоретически все возможно. И теория эта тянет на тридцать пять лет разницы.
— Написали? — спросил Гергиев, склонясь над моим плечом. Он подошел совсем бесшумно. Когда его лицо оказалось рядом, запахло хорошим одеколоном. — О! Даже не ожидал. Пять строчек — это уже прогресс. Кто такие ассирийцы?
— Вы все поймете.
— О себе решили не писать?
— Я не успела.
— Ну и ладно. Мы встречаемся не в последний раз... Сохранили на диске? — Он выпрямился, и потянулся. — Фу! Устал как... Мне пора идти. Да и вам пора работать. До завтра.
...У работы есть одно-единственное преимущество — она отвлекает. Если бы Марианна работала, ей было бы не до скандалов, я уверена. Не работать можно, только если в жизни все хорошо и много денег, которые не жаль потратить на заполнение свободного времени. Но если не работаешь, денег обычно нет. Такой парадокс: или деньги или свободное время. Мало на свете счастливчиков, у которых есть и то и другое.
Уж на что, казалось бы, напугал меня следователь Гергиев, а ведь отвлеклась, забыла. Дел было невпроворот. К тому же оказалось, что Инна напортачила в подготовке отчета, и я решила ей отомстить: заметила ошибку без десяти пять.
Отчет был срочный. Инна аж побелела от злости.
Теперь ей сидеть здесь часов до восьми. А у нее уже к четырем глаза стекленеют от усталости. Ну еще бы. Она не привыкла так работать, бывшая начальница. Она другим местом работала.
— Зря ты, — шепнул мне Борис. — Не настраивай ее сейчас против себя. Это опасно.
— Почему?
— А потому, что я слышал их разговор. В основном, речь шла о тебе.
— Пусть говорят. Мне нечего бояться.
— Как можно быть уверенным в этом? Такое нароют, что сам о себе не знал!.. Ведь эта дура думает, что если тебя снимут, она сядет на твое место. За полтора года работы у нас она так и не поняла, что только сейчас оказалась там, где заслуживает.
Борис прав. Инна может так думать, но даже если бы она знала, что на мое место ее не назначат, она бы все равно не упустила случая сделать мне гадость.
— Я тут где-то месяц
— Тоже устроилась в жизни... В маму пошла.
— Не скажи! Инна рядом с ней стояла и ругалась, как сумасшедшая.
— Почему?
— Я так понял, что отец ребенка без средств. Безработный! Представляешь? Это ведь совершенно не в стиле их семьи. Инна сказала: я платить не буду. Пусть что-нибудь придумает, наконец. А то до сих пор у тебя деньги на жизнь берет! Ничтожество! Во как она его назвала.
— Бедняга. Попасть в такую семейку...
Заиграла музыка, означающая у нас конец рабочего дня. Инна, до этого разговаривавшая по телефону, встала как ни в чем не бывало, выключила компьютер и направилась к вешалке. Горик, приоткрыв рот, наблюдал за ней.
— Вы куда? — спросила я.
— Домой. У меня срочное дело.
— Вы закончили отчет?
— Его закончит Горик, — спокойно ответила она. — Мы договорились.
Горик посмотрел на меня и развел руками.
— Мы с вами, Инна, не договаривались, — сказал он.
— Не договаривались? Разве? Так давайте договоримся. Даю тридцать тысяч. Здесь работы на два часа. Неплохая оплата, по-моему.
Горик совсем растерялся.
— Соглашайся! — пришел ему на помощь Борис. — И правда хорошие деньги.
— Как-то все это по-хамски, — сказал Горик. Было видно, что ему очень хочется заработать. Иннины ошибки он обычно исправляет бесплатно.
— Да нет! — махнул рукой Борис. — Смотри на это по-другому. Человек всю жизнь был проституткой, продавался за деньги. А теперь стал старым и хочет хоть немножко отыграться. Сделай бабушке приятно. Она же не спать с собой просит. Тут, конечно, тридцати тысяч было бы маловато...
Такое представление у нас первый раз. Обычно Борис хамит поскромнее, как бы случайно.
Инна стояла у вешалки и смотрела на него безо всякого выражения. Потом перевела взгляд на Горика.
— Согласны? — спросила она. — Я уже скинула их к вам на счет. Неплохие деньги... Хватит на пять доз.
Горик только моргнул. Я решила вмешаться:
— Он согласен, Инна. Можете идти.
— Вы разрешаете? — медленно спросила она и усмехнулась. — Вы разрешаете... — и вышла, осторожно закрыв за собой дверь.
— Вот тебе пожалуйста! — громко сказал Борис. — Я же говорил. У старушки появились надежды на повышение!
С моей точки зрения, он сильно оскорбил ее. Но у однополых свои представления о хамстве, не такие, как у нас — живущих с людьми другого пола. Им, например, ничего не стоит оскорбить женщину, используя приемы, которые мы считаем запрещенными: возраст или полноту. «Бабушка», «жирная дура», «кривоногая кляча» — обычные фразы в их разговорах. Поэтому я Бориса стараюсь не трогать. Оскорблять так, как он, я не умею. Не умею и равнодушно сносить его хамство. Убеждаю себя, что он имеет в виду более безобидные вещи, что он и сам чрезвычайно раним, но все равно настроение портится.