Савва Мамонтов
Шрифт:
Посрамить Мазани Бог не попустил. Шейдвеллер оказался безголосым толстячком. На репетициях он пел, храня свое драгоценное горло, — для гастролеров дело обычное и принятое, но вагнеровское чудо и на спектакле не распелся. А тут еще и конфуз произошел в самой трогательной и величественной сцене, когда Лоэнгрин уплывает на лебедях. Лебеди застряли, рабочие за сценой их дергали, короткие ножки толстячка Лоэнгрина от этих толчков взлетали вверх. Певец судорожно цеплялся за деревянных своих птиц, зал хохотал. Савва Иванович убежал в кабинет и так и повалился на диване.
В конце 1886
Премьера состоялась 17 декабря. Собирался Савва Иванович покорить московскую публику, но зал оказался почти пустым. Но вот критика оценила подвиг театра. Было публично признано: Частная опера преследует не столько материальные интересы, сколько чисто художественные, ведь рассчитывать на успех постановкой «Каменного гостя» — верх наивности. Однако дирекция театра идет на риск. Ради чего? Цель единственная: пробить дорогу русской самобытной опере, послужить русскому искусству.
Три раза появлялся в афише «Каменный гость», и трижды московская публика не пришла в театр.
— Отец бил сына не за то, что в карты играл, а за то, что отыгрывался, — сказал Савва Иванович, собрав артистов. — Но что же нам делать, как не пытать своего счастья. Мы должны пробить серую гору, потому что в глубине ее живительные источники. У кого дрогнули нервы и кто готов опустить голову и отступить, знайте: наш спектакль замечательный. Понять это массам нынче не дано, но наступит время, и «Каменный гость» будет катехизисом драматических певцов.
Через несколько лет Савва Иванович писал Стасову об этой опере Даргомыжского на сцене Частной оперы: «Вам, конечно, интересно знать, как публика отнеслась к постановке. Просто — никак. Все, кто был, остались довольны, а масса публики и внимания не обратила, на этом и осталась. Есть и сейчас люди, помнящие эту постановку, которые захлебываются от удовольствия, но это такой малый процент, что грустно даже говорить».
В новогодние дни 1886 года, по обычаю дома Мамонтовых, была наскоро сочинена, срепетирована и сыграна сказка «Волшебный башмачок». Савва Иванович старался для подросших двух новых актрис — Веруши и Шурки. Костюмы девочкам изобрела Елена Дмитриевна Поленова, и это были чудо-костюмы. Но старания Елены Дмитриевны спектакля не спасли. Поленов сообщал в Киев Васнецову: «Савва написал не вполне удачную сценку для детей, которая была ими уже вполне неудачно разыграна, за исключением, впрочем, Веры и Шурки». Видимо, во всем этом деле отсутствовала душа Саввы Ивановича, ведь у него теперь был свой настоящий театр.
Любительские спектакли на Садовой и в Абрамцеве продолжали ставиться, но уже силами молодого поколения. Сергей Саввич взваливал на себя все режиссерские и постановочные заботы и хлопоты, но он был только тенью отца.
В 86-м году, кроме «Волшебного башмачка», играли «Снегурочку». 1
Чернила драматического пера Саввы Ивановича высохли, да, кажется, и свет Абрамцева для него если и не померк совершенно, то сильно потускнел.
Елизавета Григорьевна вступала в сорокалетие, для Саввы Ивановича она уже «мама». Он уважает жену, но для нее чужды его театральные дела, вся эта легкая, развязная, околотеатральная публика, льстивое итальянское жулье в образе Энрико Бевиньяни, все эти актрисы и актриски.
Елизавета Григорьевна уходит с головою в дела своей кустарной мастерской. Она молится Господу, соблюдает все посты.
У Саввы Ивановича — железные дороги, театр, обворожительная Любатович. У Елизаветы Григорьевны — Абрамцево, дети, чистая вера в Иисуса Христа, мастерская резчиков.
Трещинки пробежали и по старым друзьям. Одни сохраняли верность Елизавете Григорьевне, прежнему неделимому Абрамцеву, другие теснились вокруг Саввы Ивановича. Сам же он души не чаял в Костеньке Коровине.
Талантливый шалопай мог месяцами бездельничать и в считанные дни исполнить месячную работу десятков людей.
Костенька невольно заставлял нянчиться с собой. Коровин не только бывал у Мамонтовых, писал картины и декорации в Большом кабинете Саввы Ивановича, он часто ночевал в этом же кабинете.
В январе 1887 года ему, художнику-декоратору, Дирекция Частной оперы предоставила бенефис. Событие для театров необычайное.
«Бенефициант, получивший в Москве художественное образование, — писала газета „Новости дня“, — в течение трехлетней своей деятельности при театре написал массу декораций… Каждая новая опера давала случай художнику проявить свой талант, он вызывал всегда шумные овации и одобрения со стороны публики»…
Савва Иванович ценил талант и преданность не только рублем, но и товариществом. Дружба с миллионером для многих была притягательна, но позже оказалось, что эта дружба имеет высший смысл, она — испытание на человеческую порядочность. Не все «друзья» это испытание выдержали достойно…
1887 год для русского искусства счастливый, но и горький. 15 февраля внезапно скончался академик и композитор А. П. Бородин. 5 марта у мольберта умер Иван Николаевич Крамской. Слабым утешением ученикам и товарищам художника-подвижника был триумф XV Передвижной выставки, триумф его дела, его жизни…
XV Передвижная выставка открылась 23 февраля. Стасов в письме брату Дмитрию Васильевичу не сдерживал своего восторга: «Просто чудеса!!! — писал он. — Такой, мне кажется, у них никогда не было за все 15 лет. Суриков — просто гениальный человек. Подобной „исторической“ картины у нас не бывало во всей нашей школе… Эта картина привела меня давеча в неистовый восторг… перешибла всю остальную выставку до такой степени, что даже портрет Листа Репина, который я обожаю, поблек для меня. Я весь день под таким впечатлением от этой картины, что просто сам себя не помню. Тут и трагедия, и комедия, и глубина истории, какой ни один наш живописец никогда не трогал. Ему равны только „Борис Годунов“, „Хованщина“ и „Князь Игорь“».