Сбежавший нотариус
Шрифт:
«Как ни забавен господин Легру, однако пусть попробует удержать меня дольше одиннадцати часов», — подумал Реноден.
Его сосед ловко орудовал вилкой. Громадные куски одни за другим с феноменальной быстротой исчезали в его необычайно широком рту. Однако это ничуть не мешало ему говорить.
Он обратился к Ренодену. «Вы нотариус Монжёза? Это вы нашли ему столь великолепную партию?» — «Да, господин Легру». — «У вас счастливая рука». — «К вашим услугам, если вас соблазняет пример вашего друга», — сказал нотариус, смеясь. «Будь любезен, Легру, — крикнул Монжёз, — расскажи нам какой-нибудь из твоих анекдотов». — «Да-да, расскажите, господин Легру», — хором подхватили гости, которым
Легру обладал прекрасной чертой характера, а именно: никогда не заставлял долго просить себя.
«Хорошо!» — согласился он тотчас.
Реноден посмотрел на часы. «Я думал лечь в постель в одиннадцать, но четверть часа уж куда ни шло. Послушаю историю».
И он остался послушать Легру, который начал рассказ, назвав его так: «Христос по заказу».
«Два моряка марсельца по возвращении из долгого и опасного плавания пришли к своему приходскому священнику и заявили ему, что они во время бури дали обет сделать приношение в церковь.
„Что вам необходимо?“ — спросили они. „В церкви мало икон. Я хотел бы иметь изображение Христа“, — ответил священник второпях — он спешил на поезд в Париж.
Явившись к одному из парижских живописцев, моряки поступили весьма просто — выложили на стол горсть золотых, сказав: „Нарисуйте нам Христа“. — „Да, Христа, блестящего, смазанного салом“, — прибавил другой. „Хорошо, — ответил живописец. — В каком виде вам нужен Христос?“
Заметив, что моряки его не понимают, он спросил: „Какой он вам нужен — живой или мертвый?“ — „Живой“, — ответил старший. „А я предпочел бы мертвого“, — возразил младший. „Сделаем его живым, — прервал спор живописец. — Я изображу его в оливковом саду“. — „В оливковом! Нет, в Марселе только и видишь что оливки, они нам уже надоели. Товарищи скажут, что мы пожалели денег. Пускай он лучше прогуливается между грядами спаржи, но чтобы спаржа была толще кулака, такая, какую я видел на столе у нашего адмирала“, — заявил старший.
Но другой возразил: „А по-моему, лучше изобразить его на осле, как я видел в одной из церквей в Вальпораисо“. — „На осле! — повторил живописец. — Пожалуй, но осел усложнит картину. Нужно будет доплатить“.
Тогда старший вскрикнул: „Как! Вы не можете за восемьсот франков нарисовать нам Христа и осла? Сколько же стоят ослы в Париже? Пожалуйте в Марсель, и я представлю вам их сколько угодно по двести пятьдесят франков. Остается пятьсот пятьдесят франков за Христа“
Младший, видя сомнения живописца, поспешил на помощь товарищу: „Черт возьми! Пятьсот пятьдесят франков — цена хорошая. В Марселе можно было за пятьсот франков купить человека. Сильного и здорового!“ — „Вот еще пятьдесят франков, но чтобы Христос был на осле“. — „За эту цену я не хочу осла“, — сказал старший моряк. „Чего же ты хочешь? Слона?“ — „Нет, я хочу Магдалину“. — „Вот что дело, то дело! Ты прав! Магдалину! Да, господин живописец, сделайте нам Магдалину, полную, с роскошной грудью, чтобы товарищи пришли в восторг, когда придут смотреть вашу картину. Вы ее посадите у ног Христа“. — „В таком случае она помнет вашу спаржу, — заметил живописец, подтрунивая над заказчиками, и прибавил серьезным тоном: — Жаль, что вы не хотите мертвого Христа, это стоило бы вам дешевле… Я нарисовал бы вам Христа в гробу, самом простом, каменном. Положим, три метра кирпича по три франка за метр, итого девять франков. И поверх — плиту в тридцать франков. Итого тридцать девять франков“.
Сначала морякам такая цифра показалась соблазнительной. Однако, подумав, старший спросил: „Да, но Христос?“ — „Что Христос?“ — с удивлением спросил живописец. „Он сколько будет стоить?“ — „Нисколько. Он будет закрыт в гробу, его не будет видно“. — „Но
Но, как мы уже говорили, матрос был упрям. Он воскликнул: „Но нет! Я решительно не хочу мертвого Христа, это слишком печально. Я хочу живого!“
Живописец, мечтая сбыть картину, которая у одного из его собратьев лет двадцать висела в мастерской, опять предложил: „Тогда возьмите его в оливковом саду. При лунном свете оливки можно принять за бересклет. Пожалуй, чтобы сделать вам приятное, я уничтожу лунный свет. Только вы мне прибавите три франка за облако, которым я закрою луну“. — „А сколько это будет нам стоить?“ — „Четыреста франков и три франка за облако“. — „Но, если будет полнейшая темнота, ничто не помешает вам изобразить его голым. Следовательно, нужно вычесть одежду“, — заметил старший матрос.
Остановились на трехстах франках. На следующий день живописец принес картину Христа, взятую у товарища, который даже заболел от удивления, что его шедевр нашел покупателя.
Полотно завернули, отдали в багаж, и моряки отправились домой. Но по прибытии на место полотна не оказалось! Потерялось или украли — как бы то ни было, а оно исчезло из багажного вагона. Младший моряк огорчился, а старший насмешливым тоном заметил: „Это твоя вина! Я хотел, чтобы его нарисовали мертвым. Ты же захотел живым, вот он и вернулся к своему продавцу. Я уже купил однажды собаку, которая сыграла со мной такую же штуку“».
Слушатели громко смеялись, награждая Легру аплодисментами. Реноден в третий раз посмотрел на часы.
«Ого, — пробормотал он, — скоро полночь, пора и честь знать». И, воспользовавшись овациями, которые отвлекли общее внимание, он незаметно удалился.
Выйдя в сад, нотариус пересек лужайку и вскоре достиг тропинки. Ступив на нее, он вдруг остановился и прислушался. Ему показалось, что хрустят ветви в кустах, точно там кто-то пробирается. «Наверно, я вспугнул какого-нибудь кролика», — подумал он и пошел дальше.
XXII
Не успел Реноден пройти пятидесяти метров, как опять остановился. Сначала он слышал шаги перед собой. Теперь такой же шум раздавался позади. Ошибиться было невозможно: человек, нагонявший его, не пытался заглушить шаги. Он шел очень торопливо. Первой мыслью нотариуса было, что маркиз де Монжёз послал вслед за ним слугу, чтобы передать какое-нибудь поручение.
Увы! Он ошибался. Сильная рука схватила нотариуса сзади и всадила ему между плеч нож по самую рукоятку. Глухо вскрикнув, Реноден сделал еще несколько шагов, зашатался и безжизненной массой рухнул на землю. Тогда из тени вышел человек, осторожно приблизился к телу, наклонился над ним и хриплым голосом пробормотал: «Умер, умер, умер!»
При виде жертвы испугался ли он своего преступления? Дрожа всем телом, он стоял, не осмеливаясь прикоснуться к трупу. В эту минуту часы на замке медленно пробили полночь.
«Полночь! Аннета ждет меня в Париже. Последний поезд отходит через час!»
Смелость вернулась к нему при этой мысли. Подобно тому как дикий зверь бросается на добычу, он наклонился к своей жертве, чтобы обшарить ее карманы. Потом выпрямился и сказал: «Прежде нужно спрятать труп». И тотчас удалился по направлению к замку.