Шрифт:
Лану вернул в страшную реальность едкий запах нашатыря. Лунный свет пробивался сквозь тюль, и девушке показалось, что это ее серебристая воздушная фата, сверкающая бисером и кисейным кружевом, опустилась на землю. Она сорвала нежное перистое облако из органзы с головы, выдирая с
«Он не пришёл? Руслан....», – собственный голос чужой, утробный фальцетом резал слух. Папа осторожно приоткрыл дверь в комнату:
– Ну как она?
– Отойдёт, наша девочка сильная, – мать укрыла собой единственную дочь, будто могла защитить теплом тела кровинку от невыносимой боли. Мужчина сник, вжал голову в плечи и скрылся в коридоре.
– Может что случилось, он хороший мальчик, он все объяснит, – женщина гладила без устали Лану по шелковистым пшеничным волосам, пахнущим цветущей вишней.
– Он предатель, мама, я была слепа.
– Предатель, ненавижу, ненавижу, – верещала брошенная невеста, как только слышала имя подлеца.
Прошёл год, зажили раны на сердце, оставив раны, родился Витенька. Малыш так и не стал отдушиной для Ланы. Почти сразу после рождения ребёнка она уехала работать в Женеву, оставив живое напоминание о невыносимой боли на попечение родителей. Девушка боялась даже смотреть в медовые глаза сына цвета янтаря с Балтийского побережья. Его глаза.
Лана взглянула в крохотное зеркальце. Шёлковая клубничная помада ровно очерчивала пухлые губки, небесно голубые глаза не портили линзы, волосок к волоску идеальная причёска словно кусочек родной земли с колосящейся пшеницей. Девушка окинула взглядом зал, посмотрела через плечо на прогуливающиеся парочки за окном любимой кафешки. В этот день она вот уже 5 лет приходит в Кафе де Пари. Съедает антрекот из сочной говядины, приправленный тающим сливочным маслом, взбитым с пряными травами, золотистый картофель фри и зелёный салат. Зачем она совершала этот траурный обряд с маниакальной упертостью, спросите, Лана бы не ответила. Кафешка из ИХ прошлого и ЕГО любимое блюдо. Стейк ещё дымился на овальной тарелке, благоухая розмарином, тимьяном и чёрным перцем.
Конец ознакомительного фрагмента.