Сборник "Чарли Паркер. Компиляция. кн. 1-10
Шрифт:
На стенде сбоку было расписание занятий по ивриту а также курса лекций по истории. Здесь не на что было особенно посмотреть, и через десять минут или около того после безуспешных попыток сунуть свой нос в остальные углы подвала, я стряхнул пыль с пиджака и поднялся вверх по лестнице.
Старик с метлой исчез. Но вместо него появились двое людей, ожидающих меня. Один был молодой в черной ермолке, которая выглядела слишком маленькой для его головы, и с головой, которая казалась слишком маленькой для его широких плеч. Он был одет в темную рубашку, черные джинсы и, судя по выражению лица, не был
— Вы раввин? — спросил я его.
— Нет, мы не относимся к Оренсанс-Центру, — ответил он и добавил:
— Вы думаете, что все, кто носит черное, — раввины?
— Это что, делает меня антисемитом?
— Нет, но ношение оружия в синагоге может быть расценено подобным образом.
— Надеюсь, к присутствующим это не относится, и это не религиозный запрет.
Пожилой кивнул:
— Надеюсь, что так, но желательно быть поаккуратнее в таком случае. Я так понимаю, вы частный детектив. Могу я взглянуть на ваше удостоверение?
Я поднял руку и медленно опустил ее во внутренний карман пиджака, чтобы достать бумажник. Я передал его молодому парню, который передал его пожилому. Последний изучал его довольно долго, затем вернул мне.
— И почему же частный детектив из штата Мэн интересуется смертью раввина из Нью-Йорка?
— Я думаю, что смерть раввина может быть связана с делом, которое я расследую. Я надеялся, что кто-нибудь сможет рассказать мне немного больше о нем.
— Он умер, мистер Паркер. Что еще вы хотите знать?
— Сначала — кто убил его. Или вас это не касается?
— Это очень беспокоит меня, мистер Паркер.
Он повернулся к молодому, кивнул, и мы проследили, как последний удалился из зала, мягко закрыв дверь за собой.
— Что вы расследуете?
— Смерть молодой женщины. Когда-то она была моей подругой.
— Тогда занимайтесь ее делом и позвольте нам заниматься нашим.
— Если ее смерть связана со смертью раввина, то обеим сторонам будет лучше, если вы поможете мне. Я могу найти человека, который это сделал.
— Человека, — повторил он, выделив это слово. — Вы, кажется, совершенно убеждены, что это был человек.
— Я просто знаю, кто это, — сказал я.
— В таком случае мы оба знаем, — ответил он. — Дело сделано. Остается только предпринять шаги, чтобы покончить с ним.
— Какие шаги?
— Между нами, мистер Паркер, он будет найден, — старый еврей придвинулся ко мне, и его взгляд немного смягчился. Это не ваше дело. Не всякое убийство может служить горючим для вашего гнева.
Он знал, кто я. Я понял это по лицу старика. Мое прошлое отразилось, как в зеркале, в его глазах. В газетах было столько вранья по поводу смерти Сьюзен и Дженнифер и кончины Странника, что всегда найдутся те, кто вспомнит обо мне. Сейчас в этой старой синагоге я почувствовал, что мои личные потери опять выставлены на всеобщее обозрение, как пылинки, попавшие в луч солнца, который проникает сквозь окна наверху.
— Меня интересует
Он покачал головой и слегка потрепал меня по плечу.
— Вы знаете, что означает слово «ташлик», мистер Паркер? Это символическое действие, когда кусочки хлеба крошат в воду как символ того, что грехи остались в прошлом, бремя, с которым никто не хочет жить дальше. Я думаю, вам тоже следует найти в себе силы забыть прошлое, пока оно не убило вас.
Он повернулся, чтобы уйти и был уже у дверей, когда я заговорил:
— "Мой отец говорил так же, и я продолжаю путь с того места, где он остановился".
Старик замер и обернулся, чтобы посмотреть на меня.
— Это из Талмуда, — сказал я.
— Я знаю, что это, — почти прошептал он.
— Это говорится не о мести.
— Тогда о чем же?
— Об искуплении.
— Грехов отца или ваших собственных?
— И тех и других.
Казалось, он погрузился в размышления, глаза его сверкнули, решение было принято.
— Существует легенда о Големе, мистер Паркер, — начал он, — человеке, вылепленном из глины. Раввин Лёв создал первого Голема в Праге в 1543 году. Он слепил его из грязи и вложил ему в рот шем — кусок пергамента с именем Бога. Раввин оправдывал создание этого существа тем, что он мог защитить евреев от погромов и ярости их врагов. Вы верите, что такое существо могло существовать, что суд над грешником может вершить его собственное порождение?
— Я уверен, что человек, похожий на него, может существовать, — ответил я, — но не уверен, что правосудие всегда играет роль в их создании или служит их действиям.
— Да, возможно, человек, — мягко заметил старый еврей. — И, возможно, правосудие, если это вдохновляется свыше. Мы послали нашего Голема. Дайте же свершиться воле Господа.
В его глазах я смог увидеть двойственность реакции на то, что уже было запущено: они отправили одного убийцу отследить и уничтожить другого, отвечая насилием на насилие, рискуя тем, что это обязательно будет иметь последствия.
— Кто вы? — спросил я.
— Я — Бен Эпштейн, — ответил он, — и я продолжаю путь с того места, где остановился мой сын.
Дверь мягко затворилась за ним, звук в пустой синагоге прозвучал, как вздох из уст Бога.
Лестер Баргус был один за прилавком своего магазина в день, когда был убит, в тот самый день, когда я познакомился с отцом Джосси Эпштейна. Джим Гоулд, который подрабатывал у Баргуса, за магазином пытался привести в рабочее состояние пару ворованых полуавтоматов; никого не было и в задней комнате магазина, где пара телеэкранов показывала вид заведения с двух точек: с камеры, торчащей над дверью, и с объектива, спрятанного внутри полки с портативным стереоустройством, которое позволяло держать в поле зрения полки за прилавком и кассу. Лестер Баргус — человек аккуратный, но недостаточно: его магазин прослушивается, но Лестер не знает об этом. Единственные люди, которым это известно, — агенты управления по расследованию уголовных преступлений, которые следят за незаконными операциями Баргуса по продаже оружия уже в течение 11 дней.