Сборник "Чарли Паркер. Компиляция. кн. 1-10
Шрифт:
Мэри Мэйсон слышала вой сирен и возбужденные голоса своих соседей. Она протянула руку, чтобы дать знать Большому человеку, и почувствовала, что он уже остывает.
Она заплакала.
На другом участке дороги дальнобойщик развернулся и прибыл на место устроенной засады. Задние двери были открыты и оттуда спущен пандус, который позволил загнать внутрь оба фургона с телами мертвых разместили внутри фургонов, а двое мужчин с пылесосами на спине начали смывать с дороги кровь и разбитое стекло. Постепенно дорога приняла
А старик все бежал, не обращая внимания на колючки, которые впивались в его ноги, и ветки деревьев, рвавшие на нем одежду. Он поскользнулся на мокрых листьях и уловил движение справа и слева от себя, когда попытался встать, сжимая в правой руке пистолет. Он поднялся на ноги сразу же, как только одна из фигур отделилась от деревьев и направилась ему наперерез. Фолкнер попытался повернуть на север, проскочить в просвет между деревьями, но откуда появилась вторая фигура, и старик остановился.
Фолкнер поморщился, потому что узнал этого человека.
— Помнишь меня? — спросил Эйнджел. В руке у него был пистолет, прижатый к бедру.
Справа от Фолкнера, медленно обходя камни, шел Луис. Он тоже держал пистолет прижатым к бедру. Фолкнер попытался сбежать, обернулся и увидел мое лицо. Он поднял пистолет. Вначале он нацелил оружие на меня, затем на Эйнджела, потом на Луиса.
— Начинайте, преподобный, — сказал Луис. Теперь его пистолет был направлен прямо на Фолкнера. — Ваш выбор.
— Они узнают, — сказал Фолкнер. — Вы сделаете из меня мученика.
— Они никогда не найдут вас, преподобный, — сказал Луис. — Самое большее, что узнают эти люди, что вы исчезли. Разве вы не этого хотели?
Я поднял свой пистолет. То же самое сделал Эйнджел.
— Но мы будем знать, — сказал Эйнджел. — Мы всегда будем знать.
Фолкнер попытался направить свой пистолет на себя, когда одновременно раздались три выстрела. Старик дернулся и упал. Он лежал на спине, глядя на небо. Тонкие ручейки крови потекли из углов его губ. Затем небо исчезло, и мы трое склонились над ним. Его рот открывался и закрывался, как будто он пытался что-то сказать. Он сглотнул и облизал кровь языком. Пальцы его правой руки беспомощно задвигались, когда он посмотрел на меня.
— Твоя... сучка... мертва, — прошептал он, и его глаза закрылись навсегда.
А, когда я взглянул вверх, на деревьях было полно воронов.
Во рту у Сайруса пересохло. Он был теперь так близко от нее, в десяти — пятнадцати метрах. Он провел пальцем по острию ножа и стал смотреть, как пес рвет поводок, стараясь убежать от своей хозяйки, привлеченный, как ему казалось, присутствием птиц или мелких грызунов, которые шевелились позади них в траве. Сайрус не мог понять, почему женщина держит собаку на поводке. Ее надо спустить, подумал он. Какой, к черту, вред это может нанести?
Теперь до нее оставалось метров десять. Всего несколько шагов. Женщина сделала шаг к группе деревьев, стоящих вокруг небольшого озерка с водой, — форпост большого леса, который накрывал болото тенью с севера, — и вдруг исчезла. Впереди себя Сайрус услышал звонок мобильного телефона. Он побежал. Его ноги, когда он подбежал к деревьям, дрожали. Первое, что он увидел, была собака. Привязанная
Сайрус обернулся, и увесистое полено ударило его прямо в лицо, разбив ему нос и отбросив его за деревья. Он пытался поднять свой нож, но его снова ударили в то же место, и боль ослепила его. Он почувствовал пустоту под ногами, поднял руки, чтобы удержаться от падения, и тут же с громким всплеском упал в воду. Он вынырнул на поверхность и попытался плыть к берегу" но Сайрус не был создан для плавания. В действительности он едва мог держаться на воде. Паника охватила его, как только он почувствовал под собой глубину. Уровень воды в болотах Скарборо обычно не превышает полутора-двух метров, но затяжные дожди повысили уровень воды в некоторых местах до трех и даже пяти метров. Сайрус не мог достать ногами дно.
Последовал еще один удар по голове, и он почувствовал, как что-то внутри него сломалось. Энергия, казалось, покинула его тело, руки и ноги отказывались двигаться. Медленно он начал тонуть, опускаясь все ниже, пока все его тело не облепили водоросли и упавшие ветки, а ноги не зарылись глубоко в придонный ил. Воздух пузырьками выходил из его рта, и вид этих пузырьков заставил Сайруса сделать отчаянный рывок. Все его тело дернулось, а руки и ноги начали из последних сил двигаться, пытаясь вытолкнуть из воды уродливое тело. Поверхность приближалась: он начал подниматься.
Его подъем вверх внезапно был остановлен чем-то, вцепившимся в его ногу. Он посмотрел вниз, но увидел только водоросли и траву. Он попытался стряхнуть это с ноги, но его нога еще глубже увязла в тине, и остатках растений, словно чьи-то пальцы оплелись вокруг его лодыжек.
Руки. Руки были под ним. Голоса в его голове закричали, выкрикивая противоречивые приказания, но запас воздуха в легких иссяк.
Руки.
Ветки.
Это всего лишь ветки.
Но он чувствовал руки там, внизу. Он чувствовал, как они тянут его, затягивая все глубже, заставляя его присоединиться к ним. И он знал, что они ждут его там, внизу. Навеки потерянные женщины из ямы ждут его.
Тень упала поперек его тела. Кровь медленно струилась из раны на голове, из ушей и носа. Он взглянул вверх, а женщина смотрела на него вниз, стоя на берегу. Собака, склонив голову набок, тоже с любопытством смотрела на воду. На голове у женщины больше не было наушников, они висели, как ожерелье, на шее, и что-то подсказало Сайрусу, что музыка в них не звучала с того самого момента, когда она заметила его и начала заводить в болото. Он уставился вверх на женщину с мольбой и открыл рот, как будто пытаясь попросить о помощи, но вместо этого последние пузырьки воздуха уплыли вверх. Он тянул руки к женщине, но единственное движение, которое она сделала, — подняла правую руку и стала медленно и ритмично поглаживать свой живот, успокаивая неродившегося ребенка, как будто он понимал, что здесь произошло, и забеспокоился. Лицо женщины было опустошенным: ни жалости, ни стыда, ни чувства вины, ни сожаления. Не было даже гнева — только пустота, которая была хуже, чем любая ярость, с какой Сайрус когда-либо сталкивался.