Сборник "Чарли Паркер. Компиляция. кн. 1-10
Шрифт:
Она затрясла головой, пытаясь высвободиться. Он чуть ослабил хватку, наблюдая, как она полезла под юбку. Секундой позже ее рука появилась с пластиковым пакетом. Внутри виднелись банкноты.
— Слышь, ты чего, хотела со всем этим деру дать? — изумился он, забирая пакет одними ногтями, со всей предосторожностью, чтобы потом руки не пахли ее духами. Она отдала ему и сотню из своей сумочки. Он поднял руку, словно готовясь ударить, затем позволил руке медленно опуститься и улыбнулся своей лучшей, одобряющей улыбкой.
— Прощаю, поскольку ты у меня новенькая. Но попробуй, мать твою, снова
Шантал кивнула и засопела, втянув воздух носом.
Правой рукой она погладила его пальто, затеребила лацкан.
— Прости, малыш. Я только...
— Проехали. Мы с тобой все выяснили.
Она снова кивнула, затем повернулась и отправилась назад на свое место. Джи-Мэк смотрел ей вслед. Еще часов пять есть, пока дела пойдут на убыль. Вот тогда-то он запрет ее и покажет, что случается с суками, которые ловчат с Джи-Мэком, пытаются обмануть его, утаить от него деньги.
Он и не думал воспитывать ее, зачем ему худая слава. Нет, он разберется с ней втихаря.
— С этими... — он грязно выругался, — всегда так. Только попробуй, спусти одной, так в следующий раз они все начнут тебя грабить, а потом только и останется, как самому идти на их место. Учить их надо в самом начале, иначе нечего и держать их при себе. Забавная штука — ты их наказываешь, а они все равно остаются с тобой.
Значит, сработал верно, и они чувствуют себя нужными, словно они теперь в семье, которой у них не было никогда. И ты, как стоящий папаша, наказываешь их, потому что любишь своих деток. Можно и поощрить тех, кто получше, но недовольных уже не будет, потому что каждой достается по заслугам. Все хорошо, пока все остается внутри семьи. Они — твои женщины, и ты можешь делать с ними, что тебе заблагорассудится, если только можешь дать им ощущение принадлежности, в котором они нуждаются. Надо быть психологом с этими суками, знать и соблюдать правила игры.
— Извините меня, — неожиданно раздался голос.
Он посмотрел вниз на невысокую седовласую чернокожую женщину в пальто. Она что-то держала рукой в сумке. Казалось, подуй на нее ветер с достаточной силой и она рассыплется.
— Чего тебе, бабуля? Ты вроде немного старовата, чтобы с тобой шалить.
Если женщина и поняла оскорбление, она не показала виду.
— Я тут ищу... ее, — выговорила она, доставая фотографию из бумажника, и Джи-Мэк почувствовал, как его сердце покатилось вниз.
Дверь слева от Алисы открылась, затем закрылась, но огни в коридоре за дверью также были погашены, и ей не удалось разглядеть того, кто вошел. Только пахнуло каким-то смрадом, и ее затошнило. Она не могла слышать шагов, и все же не сомневалась, что какая-то фигура кружится вокруг нее, оценивая.
— Пожалуйста, — выговорила Алиса, и на это ушли все силы. — Пожалуйста, что бы там я ни сделала, простите меня. Я никому ничего не скажу. Я даже не знаю, где я. Отпустите меня, и я буду хорошей девочкой, обещаю.
Шепот нарастал, послышался смех вперемежку с голосами. Потом что-то коснулось лица, она кожей почувствовала покалывание, и ее сознание переполнили образы. Казалось,
Дом, полный женщин, на клочке земли на краю леса; мертвец, лежавший в гробу, женщины, собравшиеся вокруг гроба, ни одна из них не плачет.
Одна из них протягивает руку к хлопковой простыне, закрывающей мертвецу голову, вот простыня откинута: у него почти нет лица, оно разворочено, кто-то сотворил страшную месть над ним. В углу застыл мальчик, он высоковат для своего возраста, на нем дешевенький, взятый напрокат костюм, и она знает его имя.
Луис.
— Луис, — шепчет она, и ее голос, кажется, отзывается эхом по всей этой комнате, отделанной кафелем. Тот кто-то, что рылся в ее памяти, отходит в сторону, но она все еще слышит его дыхание, пахнущее землей.
Землей и чем-то горелым.
— Луис, — повторила она.
Ближе, чем брат мне. Моя кровь.
Помоги мне.
Ее руку, сжатую рукой другого, поднимают. Рука застывает на чем-то изодранном и разбитом. Она ощупывает то, что когда-то было лицом: глазные впадины, теперь пустые; фрагменты хрящей там, где когда-то был нос; лишенная губ щель для рта. Щель открывается, обхватывает пальцы, затягивая их внутрь, затем осторожно закрывается, и она снова видит тело в гробу: человек без лица, его голова, размозженная ударами того, кто...
— Луис!
Она уже теперь кричит, кричит им обоим. Рот на ее пальцах больше не мягок. Зубы прорываются из мякоти, острые, словно иглы, и впиваются в ее руку.
Это бред. Это не явь.
Но боль — это уже явь, и чье-то присутствие не ее бред.
Она еще раз зовет его по имени:
— Луис...
И начинает умирать.
Джи-Мэк по-прежнему отворачивал от нее лицо, разглядывая своих женщин, автомобили, улицы — все что угодно, лишь бы занять чем-то свое внимание и заставить ее отойти от него.
— Ничем не могу помочь, — выдавил он. — Обратись в «Пять-ноль». Там пекутся о пропавших.
— Она работала здесь, — сказала женщина. — Та, которую я ищу. Она работала на вас.
— Сказал же, ничем не могу помочь. Двигай отсюда поскорее, иначе нарвешься на неприятности. Никому не охота решать твои загадки. Люди здесь хотят делать деньги. Это бизнес. Видишь, кругом один доллар.
— Я могу заплатить вам. — Она вытащила стопочку потертых банкнот.
— Не нужно мне денег. Прочь с глаз моих.
— Пожалуйста, — с мольбой произнесла она, протягивая фотографию молодой чернокожей женщины. — Только посмотрите на эту фотографию.
Джи-Мэк взглянул на фото и тут же попытался изобразить полное безразличие, словно ничего особенного не увидел, но в животе у него резко кольнуло.
— Не знаю такой, — ответил он.
— Но, может быть...
— Я сказал, никогда не видел.
— Но вы даже толком не посмо...
И тут со страха Джи-Мэк совершил свою самую большую ошибку. Он резко развернулся и замахнулся на женщину. Удар пришелся по левой щеке. Она отшатнулась к стене, бледное пятно проявилось на ее коже — след от его удара.