Сборник "Чарли Паркер. Компиляция. кн. 1-10

Коннолли Джон

В старое овощехранилище, где размещалась арена петушиных боев, Григгс прибыл как раз к последнему раунду. Стоял август, почти конец сезона, и птицы, что выжили, были испещрены отметинами предыдущих схваток. Белые лица здесь даже не проглядывали. Внутри сарая стояла такая духота, что большинство присутствующих успели раздеться до пояса и в попытке охладиться пробавлялись дешевым пивом из ведер, доверху наполненных льдом, успевшим превратиться в воду. Густо и жарко пахло потом, мочой и петушиной кровью, разбрызганной по сараю и впитавшейся в земляной пол бойцового круга. Из всех жаре был не подвержен, казалось, один лишь Ольдермен, сидящий на

бочке в созерцании арены. В левой руке он сжимал тоненький сверток купюр.

Двое владельцев закончили подтачивать своим птицам железные шпоры и ступили на круг. В ту же секунду тон и громкость людского гомона изменились. Зрители спешили поскорей определиться со ставками – иначе до кона не успеть; обменивались меж собой жестами и выкриками, проверяя, что их ставки зафиксированы. Ольдермен во всем этом не участвовал. Свою ставку он уже сделал – какую именно, он не разглашал до самого последнего момента.

Владельцы присели каждый со своей стороны бойцового круга. Их петухи, чуя, что схватка неминуема, напряженно поклевывали воздух. Птиц, как водится, представили друг другу – при этом у обоих от инстинктивной ненависти взъерошились шейные перья – и выпустили на круг. В ходе поединка Григгс пробирался сквозь густо дышащую чащу тел, попутно замечая хлопанье крыльев, молниеносные удары шпор и то, как брызги петушиной крови, рассеиваясь, попадают на руки, грудь и лица зрителей. Вон кто-то, не отрывая глаз от схватки, машинально слизнул с губ теплую кровь.

Через какое-то время один из петухов – золотисто-рыжий задира – получил шпорой в шею и начал ослабевать. На минуту владелец его вынул, подул на голову, чтобы привести в чувство, ссосал с клюва кровь и снова выпустил в схватку. Но было понятно, что песенка этого бойца уже спета. Держался он вяло, на броски противника никак не реагировал. Последовал отсчет, после чего бой объявили завершенным. Хозяин побежденного петуха взял квелого питомца на руки, печально на него поглядел и свернул ему шею.

Ольдермен на своем бочонке не пошевелился, из чего можно было сделать вывод: вечер для него не удался.

– Вот же хрень, – прошелестел он горьким шепотом, словно читал заупокойную молитву. – Хрень сплошная.

Григгс прислонился к стенке и закурил, отчасти для того, чтобы отгородиться от запаха этого вертепа. Петушиными боями он не увлекался. Азартные игры не про него, да и вырос он в городе, так что это место для него малосимпатично.

– А у меня для тебя новость, – сообщил он. – Да такая, что, глядишь, тебя взбодрит.

– Хм, – спесиво, ноздрями выдохнул Ольдермен.

На Григгса он не взглянул, а начал вместо этого пересчитывать свои деньги, словно в надежде, что перебирание купюр пальцами приумножит их число или неожиданно выявит между однерками и пятерками случайно затесавшуюся двадцатку.

– Паренек, что кокнул Дебера. Похоже, я знаю, где он приткнулся.

Ольдермен закончил счет и сунул купюры в потрепанный кожаный бумажник, а бумажник поместил во внутренний карман пиджака, застегнув его на пуговку. Паренька они искали уже два с половиной месяца. Первым делом попробовали наехать на женщин в лачуге, прикатив туда на своем побитом, громоздком, как чемодан, старом «Форде». Там приятели, щерясь улыбками, повели разговор, состоящий в основном из многозначительных намеков на расправу. Но перед ними на крыльце каменно встала бабка парнишки, да еще вышли с ленцой из-за деревьев трое мужчин из местных. Короче, пришлось уехать несолоно хлебавши.

К

тому же это бабье, даже если б и знало, то ничего бы им не выдало даже с ножом у горла. Это Ольдермен, стоя перед открытой дверью, прочел в глазах той властной пожилой женщины, что встала, уперев руки в бедра, и вполголоса проклинала их за то, что у них на уме. Как и шериф Вустер, Ольдермен о свойствах этой женщины слышал немало: то была не простая божба, направленная против них. Вообще-то не верящему ни в бога, ни в черта Ольдермену все это было побоку, но он благоговел перед самими манерами этой женщины и испытывал к ней уважение даже тогда, когда высказывал ей их с Григгсом недобрые намерения, которые они без колебаний осуществили бы ради успешного поиска того парнишки.

– Ну так где же он? – спросил Ольдермен.

– В Сан-Диего.

– Мать честная, далеко-то как от родимых мест. И как ты разузнал?

– Из уст в уста. Повстречал кое-кого в баре, пошла беседа, всякое такое, ну ты сам знаешь. Тот парень слышал, что мы ищем юного нигера, и смекнул, не срубить ли на этом деньжат. Сказал, что примерно такой парнишка с пару месяцев назад всплывал в Сан-Диего, искал там работу. И нашел, на кухне при забегаловке.

– У того парня есть имя?

– Парень белый, по имени не назвался. О мальчишке прослышал от одного кабатчика, у него бар в том же самом захолустье, где жил мальчишка. Ну, я кое-кого пообзванивал, попросил сходить поглядеть, что там за поваренок работает. По приметам так вроде совпадает, более-менее.

– То-то и оно, что более-менее. Слишком долго добираться: а вдруг окажется, что не он?

– Там Дель Мар. И до Тихуаны недалеко. Да он это, он. Я нутром чую.

Ольдермен встал с бочонка и потянулся. А что, здесь их ничего особо не держит, а парнишке от них причитается. Дебер был уже близок к сведению счетов, а его смерть все здорово перемешала. Без Дебера они с Атласом, можно сказать, прозябают. Им бы спаяться с кем-то новым, у кого нюх на навар, но тут, как назло, стали расползаться слухи о том, что тот малый учудил с Дебером, и Ректору с Атласом уже не оказывалось должного почтения. А потому надо сначала посчитаться с тем малым, и тогда, глядишь, можно будет снова начать делать деньги.

Той ночью напарники напали на мелкий семейный магазинчик и выгребли из кассы семьдесят пять долларов. Когда Григгс приставил к горлу женщины нож, ее муж достал из коробки в кладовой еще сто двадцать. Тех мужа с женой подельники оставили связанными в подсобке и ретировались, вырвав перед уходом из стенки телефонный провод. У Ольдермена поверх костюма было надето старое серое пальто, а на головах у обоих, чтобы скрыть лица, торчали колпаки из мешковины. Машину перед налетом припарковали в сторонке, так что здесь шито-крыто. И вообще все далось легко; с Дебером раньше, случалось, выходило куда заковыристей. Он бы, например, почти наверняка изнасиловал на глазах у мужа ту бабенку – знай, мол, наших.

Возле Абилина подельники притормозили и зашли в бар, принадлежавший одному старому знакомому Григгса. Здесь один тип, звали которого Пурбридж Дантикэт, отпустил как-то шуточку насчет «отвала башки» у Дебера, хотя знал, что Ольдермен и Григгс с ним друзья. Так вот в этот раз напарники подкараулили его на парковке, и Григгс так этого Пурбриджа отжучил, что у того челюсть вместе с одним ухом осталась висеть буквально на ниточке. Пусть другим неповадно будет. Не умеете уважать добром – постигайте через кулаки.