Сборник "Чистая фэнтези"
Шрифт:
Раздувая ноздри, шумно втянул воздух. Надолго зашелся хриплым кашлем, отвернувшись от дам.
— Турристанская смесь. Мандрагора с «горючими слезками» и сушеная желчь лисицы. Специально от нашего брата присыпали. Хотя… у меня от мандрагоры «каскад» стоит. Надо пробовать. А собака должна справиться. На са-пэя они не рассчитывали…
Отвечая малефику, Лю обиженно чихнул и затрусил к выходу из тупика. Дважды пес оглянулся, проверяя, следует ли за ним хозяйка. Глаза Лю затянула стеклистая пелена, похожая на змеиные веки, сросшиеся и прозрачные.
С таким эффектом вигилла сталкивалась впервые.
Кликнуть Гиббуса? Нет, не стоит. Сцепятся мирабил с са-пэем, растаскивай их потом! А уж предприятию точно конец: во второй раз уломать стерву Форзац вряд ли удастся. Ничего, при необходимости есть способ призвать Гиббуса хоть из чертогов Нижней Мамы. А сейчас и пешком пройдешься, красавица.
Первым по следу, ясное дело, шел Лю; двужильная брюнетка не отставала от пса, демонстративно игнорируя спутников. Хмурый малефик бежал враскачку, как пьяный матрос; он часто нагибался, ведя широкими ладонями по земле, и бормотал под нос:
— Плывет, зараза… врешь, не уйдешь!..
Они выбрались в переулок Усекновения Главы, пустынный и тихий. Лишь из погребка с символическим названием «Кавалер без Парика» доносилось нестройное пение. Создавалось впечатление, что в «Кавалере» кутят все жители переулка поголовно. Далее след свернул на Броварскую, где по случаю выходных и хорошей погоды были повсюду разбиты пивные балаганчики. Добродушные бюргеры сдували пену с огромных кружек и с любопытством наблюдали за странной процессией. От комментариев, правда, воздерживались: и малефик, и пес не располагали к досужим остротам.
Анри искренне надеялась, что и она — тоже.
В какой-то балладе она слышала, что у магичек проблемы с деторождаемостью, что все они холодны, как ледышки, и женских недомоганий у них не бывает вообще. Бегай-прыгай, вяжи-ворожи тридцать дней в месяц. Попадись гад-трубадур по пути — растоптала бы и прах по ветру развеяла…
Улица вывела квартет следопытов на юго-западную окраину, вильнула раз-другой и уперлась в ворота кладбища Вторичной Инкарнатуры. Не самый престижный погост в столице; даже старушки, торгующие погребальными асфоделями, здесь сидели тощие и злые. Тем не менее охранные чары на воротах и чугунной ограде соответствовали «Установлению о посмертной заботе», статья XIV, раздел «Надзор за местами погребения». Для живых граждан дорога открыта в любую сторону, но заведись в склепе бойкий упырь, мемориальный червь, хлопотун или дух-инхабитант — наружу им хода нет.
— По какой, мил судари, надобности? Кто покойный, кто сопровождает?!
Щуплый мужичонка выкатил грудь колесом, дабы все видели бляху-пентакль из синего серебра — знак кладбищенских надзирателей. Для пущей важности сторож насупил кустистые брови и встопорщил бороду веником. В иной раз можно было бы посмеяться. Но сейчас Анри торопилась.
— Тихий Трибунал! — рявкнула она, делая видимым клеймо на щеке.
— И Лейб-малефициум, — солидно прогудел Мускулюс, отмахиваясь по-казенному.
Сторож поспешил вытянуться во фрунт.
— У нас все чин-чинарем! Жмурики… в смысле, усопшая братия на месте, согласно описи. Можете убедиться.
— Убедимся, — зловеще пообещала вигилла.
И указала спутникам в глубину кладбища, куда рвался возбужденный Лю:
— Вы идите, я догоню. Сударь надзиратель, кто дежурил позапрошлой ночью?
— Я, ваша честь!
Какого рожна сторожу подвернулся на язык судейский титул, Анри не поняла.
— Ничего подозрительного не заметили? Телеги, повозки? Люди незнакомые?
— Подозрений не было, ваша честь! Похороны — это да, имели место. Два раза.
— Ночью?!
— А что, ночью не мрут? — в свою очередь, удивился сторож. — И мрут, и хоронят. Мы круглосуточно работаем, до последнего клиента. Ежели не верите, справьтесь в окружной покойницкой.
Он ел Анри взглядом и дергал себя за бороду. Будто раздумывал: а не оторвать ли ее, кудлатую, к песьим шлепам?
— Два раза? В котором часу?
Тон Анри сбавила. Человек при исполнении, к чему на него орать? Вигилла чуяла не хуже собаки: добыча рядом. Серьезная, сочная добыча, не дохлый фактик или сухая улика. Осталось догнать, вцепиться и хлебнуть живой крови.
— Первые-то еще до полуночи явились. Часы не били. А вторые — за полночь. Разбудили меня, окаянные! Я сплю чутко, комар носу не подточит, а тут насилу поднялся… Ноги ватные, в брюхе щекотание…
Сторож ощутил, что вступает на скользкую стезю, и заторопился с уточнениями:
— Не пил, ваша честь! Ни капли! Это на рассвете уже, с устатку…
— Хорошо, не пили. Верю. Сами похороны видели?
— Ну-у… Краем, значит, глаза… уголком, значит…
— В ограде хоронили? За оградой?
— Ну-у…
Опустив очи долу, сторож принялся ковырять носком сапога жухлую траву.
— Ясно. Не видели. Смущаться ни к чему, вы не обязаны надзирать лично за всеми рядовыми похоронами…
— Не обязан! — радостно встрепенулся мужичонка, осознав, что гроза идет стороной. — Мы тут это… чтоб не лазил, кто не надо! И чтоб непотребств не творилось. А за похоронами пущай кликуши следят, это ихний хлеб…
Прервав допрос, Анри взглянула в ту сторону, куда удалились ее спутники.
Осеннее кладбище — зрелище из особых. Царский пурпур и утонченная позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозеленых туй — верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, черный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль. Кладбищам больше всего идет осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван — осень, порог забвения.