Сборник " Песня, зовущая домой"
Шрифт:
Моя неспособность дать себе волю никогда еще не проявлялась в более неподходящий момент. Может быть, и в Найроби, и в Лондоне я никому не была нужна, хоть они не признавались себе в этом. Когда я оглянулась, мама укладывала белый орлоновый жакет в вязаную сумку и надевала белые перчатки.
— Барби говорит, что работающие девушки в Нью-Йорке просто с ума сошли от белых перчаток. Они стирают их в офисе и сушат на радиаторах, чтобы надеть в перерыве на ленч. Тебе надо их попробовать, милочка. Сейчас я бы и не подумала без них идти устраиваться на работу. — Она уже
— Сегодня? — уточнила я. — А что же у нас есть, мама, Бога ради?
— Понятия не имею, — сказала она с лучезарной улыбкой. — Но у тебя масса времени все обдумать. Я знаю, милая, на этот раз ты приготовишь что-нибудь очень вкусное. Не то чтобы раньше у тебя плохо получалось, но этот раз особый. Деловая встреча! — Глаза цвета золотистого сиропа искрились весельем.
— Да брось ты! — рассмеялась я. Мама — и деловая встреча.
— Ну, он знаком с мистером Россом, управляющим в «Тор Роке», и он замолвил за меня слово, значит это важно. — Она открыла дверь в холл.
— Мама! — в отчаянии завопила я. — Вернись, расскажи толком. Кто он? Как его зовут? — Бесполезно. Она уже шла по дорожке.
Вот тебе и вернулась домой, подумала я и пошла на кухню.
Я приготовила жареного цыпленка с шалфеем и луком, колбаски и картофель. Ко всему этому — свежий горошек и бутылка французского вина. Ничего не зная о госте, я не могла судить, любит ли он сласти, так что на всякий случай запаслась фруктами и сделала шоколадный бисквит с мятным соусом. В Найроби мне не довелось часто готовить, потому что у нас был превосходный африканский повар, но мне это всегда доставляло удовольствие.
Когда все было готово, я приняла ванну и переоделась в легкое платье, лимонное в синий горошек, и кремовые плетеные сандалеты. До этого я нашла время вымыть волосы, которые на солнце быстро высохли, но распушились. Я их старательно пригладила на правую сторону и занялась лицом. Ничего яркого. Если ваши цвета — рожь, сахарная вата и янтарь, то ничто чересчур выделяющееся вам не дозволено. Я удовлетворилась смесью бледно-розового и желтого для теней и чуть более яркой помадой.
Я кончала сервировку стола, когда стали передавать теленовости, и услышала:
— Воздушный лайнер «Комета» произвел аварийную посадку этим утром в аэропорту Хитроу вследствие отказа механизма выпуска носового шасси. Пассажиры и экипаж не пострадали.
Мы попали на телевидение, вот как? Я отвлеклась, чтобы посмотреть на наш самолет — как он выглядел после инцидента. Нос был задран в воздух и там работали механики. Камера вновь показала комментатора.
— Потом Гэри Майо побеседовал с Колином Камероном, летевшим этим рейсом.
И передо мной появился мистер Невидимка в том же пиджаке с контрастной отделкой отворотов, с той же гладкой прической, теми же округлыми глазами, как тогда, когда он вполголоса произнес свою прощальную фразу. Глаза так запали, что,
— Мистер Камерон, среди пассажиров была паника? — спросил репортер.
— Нет, совершенно никакой. Пилот об этом позаботился.
— Как насчет посадки? Вы почувствовали какое-то неудобство?
— Если вы хотите узнать, понадобился ли мне бумажный мешок, — скулы мистера Невидимки раздвинулись в улыбке, — мне некогда было о нем подумать. Они выпихнули нас из самолета так быстро, как только было возможно.
Так что все мои сомнения отпали, и поскольку все уже было позади, я тоже могла улыбаться. Ведь не каждый же день знаменитость кормит вас шоколадом — или держит за руку. Да не просто знаменитость, а всеобщий любимец. Свидетельством этому была улыбка на лице вновь возникшего на экране комментатора.
— С Гэри Майо беседовал Колин Камерон, — бодро заключил он, — вернувшийся к нам раньше, чем ожидалось, из-за болезни дочери. Пожелаем ей быстрого выздоровления.
Так вот оно что! Мое легкомысленное настроение увяло так же быстро, как и возникло. Мистер Невидимка — теперь я должна была думать о нем, как о Колине Камероне, — был озабочен и замкнулся в себе, и мои неясные ощущения и сочувствие к нему в итоге не были совсем уж ерундой. Наверное, ребенок серьезно болен, если он даже прервал гастроли.
Уже после шести раздался звонок в дверь и, выглянув в окно, я заметила у калитки серую машину. Открывая дверь, я опять пожалела, что не знаю имени нашего гостя.
— Добрый вечер, очень рада… — Слова замерли у меня на губах, и я, не веря себе, уставилась в серые в морщинках глаза. — Адам!
— Деб! — Правой рукой он пожал мою протянутую руку, а левая обвилась вокруг меня. — Славно вновь увидеть вас. — Он легко поцеловал меня.
— Только не говорите, что это вы — та деловая встреча, о которой говорила мама, — ахнула я.
На репетициях хора в ту холодную зиму после Рождества его любимой фразой было «разнимите это на части и соберите снова». Сейчас мои глаза проделывали это с ним — вытянутое лицо, орлиный профиль, тонкая напряженная шея. Он не изменился ни на дюйм — глаза, вглядывающиеся в горизонт, тонкие взъерошенные волосы, — я почти с болью поняла, что время ничего не изменило. Он был все тем же; и я тоже.
Я с удивлением сознала, что хотя Адам так долго занимал мои мысли, до сих пор мы еще никогда не ели вместе, и, к моему разочарованию, он ел мало. Он отказался от десерта, и шоколадный бисквит остался для мамы.
Тем не менее это была приятная встреча. С тех пор, как мы виделись последний раз, в жизни Адама как будто многое изменилось. Я внимательно слушала его рассказ о крошечном бизнесе, который он организовал в Девоне: изготовление твида ручной выделки с магазином для демонстрации и продажи ткани. Дело пошло неплохо, и теперь у него были два помощника, молодая семейная пара, которые могли управиться, сказал он со смехом, и со станком, и с гроссбухом — смотря что требовалось.
— Вам надо бы взглянуть на них, целых два моих станка. — Он расплылся в улыбке.