Сборник "Похитители душ"

Перумов Ник

– Фу-у-у, – наконец блаженно выдохнул Мухин и тут же начал рассказывать.

Человек, с которым Толик познакомился на санэпидстанции, не был ни профессором, ни даже кандидатом наук. Уж лет двадцать, как он довольствовался должностью младшего научного сотрудника в Институте цитологии. Крысы были его работой, хобби, страстью – чем хочешь назови.

– Понимаешь, Миха, он мне так сразу понравился! Я ему все и выложил. Ты бы видел, как у него глаза загорелись! Как прожектора! – Толя взмахнул руками, видимо, пытаясь изобразить что-то большое и сияющее, и чуть

не смахнул со стола сахарницу. – А потом как начал вопросами сыпать… Мы с ним прямо к нему в лабораторию поехали. Это рядом с Политехом… Оборудование там у него… Мишка, это то, что нам нужно! А СЭСу твоему – только глистами заниматься!

– Почему моему? – обиделся Шестаков. – К тому же СЭС не «он», а «она».

– Что? – Толик на мгновение задумался. – А! Ну да, фиг с ней. Короче, завтра мы встречаемся в час дня у нашей двери. Молодец я?

– Молодец. А у какой нашей двери?

– Шестаков, ты к вечеру тупеешь! У двери подсобки, в метро! Еще вопросы есть?

– Есть. Как его зовут хоть?

– Ха! Так это же самое смешное! Я тебе по телефону сказал: СССР!

– То есть?

– Нашего крысиного академика зовут Савелий Сергеевич Струмов-Рылеев. Сокращенно – СССР! Понял?

– Сам придумал?

– Нет, это он так представился. Я у тебя переночую?

Савелий Сергеевич пришел на встречу в музейного вида совдеповских джинсах, туристских ботинках и выгоревшей штормовке с огромным карманом на животе. «Кажется, такие в альпинистской среде называют „кенгурятниками“, – вспомнил Миша. Из отдаленных студенческих времен вдруг всплыла застарелая неприязнь к туристам, и Шестаков сразу решил, что СССР ему не понравится. Толик, наоборот, суетился вокруг Струмова-Рылеева. Подвинул единственный стул, зачем-то предложил кофе, которого у них в подсобке никогда не водилось, и вызвался провести, как он выразился, „маленькую экскурсию по местным катакомбам“. Профессор (Миша понял, что это прозвище, с легкой руки Мухина, так и останется за Савелием Сергеевичем) удивленно поднял бровь и от экскурсии отказался.

– Михаил… – вопросительно начал он.

– Можно без отчества, – Шестаков постарался не передразнивать церемонные интонации СССР.

– Я бы хотел, если можно, еще раз услышать от вас, в чем, собственно, состоит проблема. Ваш коллега, – сдержанный поклон в сторону Мухина, – вкратце сообщил мне, что вы интересуетесь крысами…

Теперь Миша сообразил, что Струмов-Рылеев дико напоминает ему профессора Преображенского в исполнении Евгения Евстигнеева. И зачем только Толик притащил сюда этого зануду?

В этот момент он поймал ошалелый взгляд Мухина. Посмотрел на СССР и чуть не свалился с табуретки.

Что-то шевелилось у того в «кенгурятнике».

«Начинается, – с ужасом подумал Миша, – вот и мы попались».

Профессор меж тем широко улыбнулся, расстегнул «молнию» на кармане и произнес нелепейшую фразу:

– Извини, Матильда, я о тебе совсем забыл.

После чего на столе появилась белая крыса. Она равнодушно оглядела Шестакова и Мухина, села на задние лапы и принялась

деловито расчесывать шерсть на мордочке.

«Это не бред, – подумал Миша. – Он действительно принес сюда эту мерзость». Уж с какой неприязнью Шестаков относился к обыкновенным крысам, а вот такие, белые, вызывали чуть ли не тошноту. Эти красные, как будто воспаленные глаза, голый хвост, шутовские ужимки… Один ее вид говорил, что она способна на какую-нибудь пакость…

Но Миша один был так пристрастен. СССР глядел на свою голохвостую приятельницу с нежностью, да и Мухин, придя в себя после неожиданного появления Матильды, уже готов был хихикать и умиляться.

Шестакову окончательно расхотелось разговаривать с Профессором. Беседа текла вяло. Толик, внезапно растеряв свое обычное красноречие, задавал СССР дурацкие вопросы.

– А они вообще какие бывают?

– Науке на данный момент известно 137 видов и 570 подвидов крыс, – вежливо отвечал Профессор.

– Так много?

– Да. Сюда, конечно, входят и самые экзотические вроде бобровой златобрюхой, широколицей кенгуровой или сумчатой крысы Лоренца.

– Крыса Лоренца… – зачарованно повторил Толик. – Здорово.

– В быту, так сказать, – продолжал Савелий Сергеевич, – мы имеем дело в основном с двумя видами: черной и серой. Справедливости ради стоит сказать, что ни та, ни другая не оправдывают свои научные названия. Серая крыса, она же амбарная, или пасюк, в основном коричневая, встречаются и черноокрашенные особи.

Миша закурил, отметив, как неодобрительно глянули на него СССР с Матильдой.

– А как же их различают?

– Самый удобный и надежный признак для отличия черной крысы от серой – это длина уха. У черной оно составляет 2/3 длины ступни, – охотно отвечал профессор.

«Буду я им еще уши мерить, – зло подумал Шестаков, – давить их, гадов. И точка».

Красноглазая Матильда, видимо, почувствовала его неприязнь и перебралась к профессору на плечо. И далее, в продолжение всего разговора, проделывала трюк, от которого у Миши каждый раз по телу пробегали мурашки. Она залезала к СССР в ворот, проползала по руке и появлялась из рукава.

– …В жилых домах черная и серая крысы мирно делят территории проживания, – невозмутимо продолжал профессор, – черная занимает чердаки, пасюк селится в подвалах. Интересно, что в новую постройку грызуны заходят только через открытые двери или вентиляционные шахты, используя для этого темное время суток.

– Ну, а вот как они, например, попадают в метро? – приблизился наконец к нужной теме Толик.

– Обыкновенно. Через ствол шахты. И, заметьте, заселяют новую станцию за две-три недели до пуска. Хотя могут мигрировать и по тоннелям.

– А в поездах не ездят? Магнитными картами случайно не пользуются? – язвительно осведомился Миша.

– Нет, – твердо ответил профессор. – В поездах не ездят. Ходят пешком.

– Жаль. – Шестаков сказал это сам себе, быстро вспомнив, что в его папке на платформы приходилось меньше половины случаев. Мозг его лихорадочно заработал: неужели дело в вагонах?