Сборник "Приграничье" (1-5 части)

Корнев Павел Николаевич

Не обращая внимания на обильно кровоточившее сквозное ранение, я за ремень подтянул к себе чехол и, рванув застежки, вытащил из него «Тайгу» — ползти за валявшимся в паре метров автоматом не было сил. Времени на эту возню ушло немало, и в выглянувшего из-за угла двухэтажки мужика в коротком полушубке и мохнатых собачьих унтах стрелять пришлось уже навскидку. Неудивительно, что прицел оказался взят слишком высоко, и картечь прошла мимо, выбив кирпичную крошку из стены дома. Присев от неожиданности, мужик пальнул в мою

сторону из охотничьего карабина и вновь спрятался за угол.

Черт! Чуть ведь не уложил гада!

И что делать? Мне отсюда с простреленной ногой не уползти, даже если получится отбиться. Разве что Генералов вернуться успеет. Надеюсь, ему хватит ума пулемет расчехлить…

Краем глаза приметив движение, я выстрелил почти не целясь, но на сей раз мне улыбнулась удача — словивший пулю бородач, который непонятно для чего решил перебежать от одной развалины к другой, как подкошенный рухнул на снег. И все же большим успехом считать это было рано: даже не попытавшись подхватить оброненный автомат Калашникова, подранок в считаные мгновения на четвереньках добрался до ближайшего укрытия — едва выглядывавшего из сугроба основания бетонного забора, — и схоронился за ним.

Злорадно оскалившись, я переломил ружье и в этот момент по правой стороне груди словно с размаху плашмя долбанули лопатой. Меня отбросило навзничь, а в следующее мгновение резкая вспышка боли вышибла сознание из тела куда-то очень и очень далеко. Туда, откуда, как правило, не возвращаются. Как правило…

Глава 3

Казавшееся бесконечным падение в бездонную черную яму закончилось в один миг. Нет — светлее не стало. И полет не замедлился. Просто меня, как заглотившую крючок рыбину, подсекли и стремительно рванули назад.

И все равно — темно. Не вижу ни черта. Еще и мерзкий привкус хвои во рту. Он-то откуда взялся?

Попробовав пошевелиться, я без особого удивления обнаружил, что руки примотаны чем-то мягким к кровати, на которую меня непонятно зачем сгрузили. С чего бы это такая забота? Раз уж подстрелили, так и оставили бы в снегу подыхать. К чему эти хлопоты?

Осторожно притянув правую руку, мне удалось высвободить ее и провести ладонью по лицу. А это еще что за ерунда? Сорвав с головы опущенную на глаза шапочку, я отшвырнул ее в сторону и тут же зажмурился от яркого света, нестерпимо заколовшего привыкшие к темноте глаза.

Черт! Аж слезы выступили.

— О! Смотри — очухался, — хмыкнул кто-то сидевший на подоконнике, чья фигура была почти неразличима из-за светившего в окно солнца.

— А чего б ему, Тимоха, не очухаться-то? Две дозы «Небесного исцеления» вкололи, — буркнули в ответ из противоположного угла.

«Небесное исцеление»? Теперь понятно, откуда привкус хвои во рту взялся. Перегнувшись через край кровати, я сплюнул на пол длинную струю зеленоватой

слюны и, часто-часто моргая, огляделся.

Пустая комната с побеленными известкой стенами и потолком. Окно одно (за ним мохнатые елки и высокий забор с пущенной по верху колючкой), дверь усилена прибитыми крест-накрест брусьями. Доски пола выкрашены желтой краской. Рядом с входом на стене закреплен кованый держатель для факела, над ним темное пятно закопченного потолка.

Караульных двое. Оба — бородатые мужики лет под сорок в вязаных шерстяных кофтах и теплых штанах. У того, что на подоконнике, на коленях лежит обрез, второй хоть карабин к стене и прислонил, постукивает по ножке деревянного стула длинной дубинкой.

Шансов уделать их — ноль. Кто-нибудь обязательно зацепит. Да даже если и выгорит — дальше что? Нет, ждать надо. Желай они меня на убой пустить, «Небесным исцелением» пичкать не стали бы. Вот это, честно говоря, и настораживает…

Я осторожно высвободил левую руку и по горло натянул колючее самотканое одеяло. Что-то никак не пойму: сильно мне плохо или уже не очень? Будто на гребне волны качаюсь и в какую сторону бухнусь — пока еще непонятно.

— Юрку сильно зацепило? — не обратил на мое движение никакого внимания сидевший на подоконнике Тимоха.

— Да какой там! Пуля чуть выше колена шаркнула. Царапина. Демьян ему уже и звездюлей отсыпать успел, — ковыряя отваливавшуюся небольшими кусочками штукатурку дубиной, зевнул качавшийся на стуле охранник.

— Чего-то чудит он у вас в последнее время, — удивился Тимоха. — Ты вот, Коля, сам посуди — нешто Юрка виноват, что его подстрелили?

— Не виноват, конечно, о чем речь. Но он же «калаш» свой в сугроб обронил, еле отыскали. Полчаса через это дело угробили. — Коля качнулся назад, и спинка его стула уперлась в стену.

— А! Тогда другое дело. Тогда удивительно, что Демьян с него три шкуры не спустил. Какой-то он добрый сегодня.

— Ну так! Со жмуров столько барахла подняли! Да еще, говорят, этим гавриком Сам заинтересовался. — Коля ткнул в меня дубинкой и вновь широко зевнул. — Демьян в шоколаде, чего ему психовать?

— Сам? Брешешь, поди, — засомневался Тимоха.

— Да вот те крест, — перекрестился тот. — Вроде как он за проводника у той гоп-компании был.

— Кондуктор? Ну если так…

— Уважаемые, а нельзя ли водицы? — прохрипел я пересохшим горлом, решив, что ничего интересного караульные при мне все равно не скажут, а подохнуть от жажды после всего пережитого совсем уж западло.

— Вот ведь Касьян кудесник какой — время тютелька в тютельку рассчитал, — посмотрев на наручные часы, усмехнулся Коля и несколько раз тюкнул дубинкой в дверь.

— Да прям, тютелька в тютельку! — фыркнул Тимоха и, пригладив окладистую бороду, спрыгнул с подоконника на пол. — Пять минут назад срок был.