Сборник рассказов
Шрифт:
– Кажется, да.
– Он весной и летом спит. А осень его своим холодом пробуждает. И он скрипит, и стонет - до самой весны стонет и никто его не согреет. В нем живут какие-то черные думы; он умирает, он плачет... Скажите - ведь то, что я видел, там во тьме - это, ведь и есть та блаженная земля? Мне так там хорошо было; там и мама и папа; там весна - такая огромная, цветущая страна... Простите, у меня уже язык заплетается. Теперь я смогу поспать хоть немного; а то уж светает... ко второму уроку в школу пойду... Надо идти,
Он поднялся и уже пошел по коридору, да там остановился, и смотря на меня огромными сияющими глазами, спросил:
– Ведь есть где-то та земля, которую я видел во сне?
– и в глазах его была такая мольба, что скажи я "Нет" - он может быть закричал в отчаянии.
Но я сказал правду:
– Где-то она есть.
Он постоял еще некоторое время, смотря на меня своими огромными, печальными глазами; потом вздохнул тяжело, повернулся и пошел в комнату откуда разорвался захлебывающийся кашель бабушки.
На улице уже серело, а яркий электрический свет из-под потолка раздражал. Поэтому, я выключил его и подошел к окну. Прислонился к нему лбом, и судя, по замеченным потом бордовым полосам - сильно, но тогда ничего не почувствовал.
Где-то за городом, над полями, над низкими облаками занималась заря. А над городом чернота стала светится светлой серой и все светлее и светлее, будто некий чудотворец разжигал в этом ветряном хладе свет...
"Какие же низкие тучи.
– думалось тогда мне и холодная дрожь катилась по телу.
– Как быстро они плывут: холодные, клубящиеся; и все выжимают и выжимают из себя ветер и слякоть..."
Предо мной темнела противоположная стена внутреннего дворика, а сам он казался бездонным, беспросветным колодцем...
"Вот я и знаю - не все, конечно, но что-то, все-таки знаю. Смогу ли я помочь им как-нибудь?.. Николаю, прежде всего, надо сделать шаг к людям. На свете есть много замечательных людей. Может найти ему девушку - добрую, умную, которая бы приласкала его; всю мрачность из него изгнала. Ну, а если ему спокойствие так дорого, да какие-нибудь истории из былого - так вот, пусть для начала хоть с какой-нибудь Анной Михайловной сойдется. Найдут о чем поговорить неспешно за чашечкой крепкого чая..."
Так, или примерно так, размышлял я; наблюдая, как все ярче разгорается костер, где-то за серой толщей.
После разговора с Сашей, я уже и не вспоминал о том, что пережил на лестнице: свои страхи, канули в чужом горе. Вполне возможно, в то утро я предложил бы Николаю, какое-нибудь знакомство - да кто знает, как бы все сложилось, если бы...
– Бабушка... бабушка!
– громкий, пронзающий сквозь стены голос Николая.
– Бабушка! Бабушка!
– тут громкий и пронзительный вопль и тут вновь часто-часто, на пределе голосовых связок.
– Бабушка, бабушка, бабушка...
Потом вдруг завыл - не человек... может, ветер?
– у меня от этого воя в глазах потемнело.
Хлопнула
И я сам застонал от ужаса: я ожидал, что выскочит на меня сейчас то, что было во тьме - и ужас был столь велик, что я готов был уже выбить окно, разбиться о камни, но только бы не видеть то, что так выло... то что было уже совсем рядом.
Вот мелькнула тень и я вскрикнул, когда увидел перед собой страшный демонический лик! И он выл оглушающе и шла от него плотная жаровая волна, от которой гудела голова.
Я узнал его только по глазам: эти две огромных выпуклости раздутые изнутри болью человеческой. Теперь они натянулись еще больше, и вот-вот должны были лопнуть; меня трясло от жара, эти глаза терзали, эти глаза молили!
– эти глаза ни с чьими нельзя было спутать, я их всегда буду помнить.
– ЕЕ НЕТ!
– смог я разобрать в вое Николая-демона. Он тряс меня за плечи; потом отступил на несколько шагов, заорал так, что зазвенело у меня в ушах и хрипло завывая бросился назад, в комнату.
Я покачивался от слабости - наверно, за всю жизнь не пережил я столько, сколько пережил за ту ночь. Пошел в комнату и, когда проходил около двери на лестницу, мне в ноги из-за угла бросился кто-то. Чтобы не упасть я ухватился за ручку двери, и она медленно стало открываться, - в шаге от меня раздался грохот катящейся железной банки...
Я навалился на дверь; уперся в нее спиной, все ожидая, что обрушиться удар; сметет и меня и всю квартиру в черную бездну.
Я чуть нагнулся и увидел Сашу: в бледно-розовом свете лицо мальчика похоже было на лицо высушенной мумии, только глаза горели и слезы текли по блеклым щекам.
И я забыл о том, что за моей спиной за дверью явно было что-то. Вновь эта огромная боль ребенка поглотила всякую другую боль.
– Бабушка умерла!
– господи, сколько ужаса было в этих словах, и сейчас, когда сижу я за столом в своей комнате, пробрала меня дрожь: "Бабушка умерла." - да не слова это были, а стонущее пение из иного мира пришедшее.
Словно огненная игла жжет мое сердце эти тихие слова: "Бабушка умерла".
– Я должен взглянуть....
– неуверенно, в растерянности произнес тогда я.
Но Саша зашептал:
– Нет, пожалуйста...
– тут вопль захлебывающийся, демонический пронесся по квартире.
– ... там страшно; совсем невыносимо. Пожалуйста, давайте на кухне посидим.
И вот мы прошли на кухню, сдвинули там два стула и держа друг друга за руки, сели рядом... Вой Николая неожиданно оборвался.
– Теперь мы вдвоем остались.
– в зазвеневшей тишине шептал Саша.
– Я вас не оставлю.
– попытался я утешить.
– Нет, он не позволит.
– Может все-таки пройдем к нему, каково ему одному-то. Можешь подождать...