Сборник рассказов
Шрифт:
…Море размеренно вздохнуло, приподнялось бирюзовой волной и набежало несильно, с шипением и пеной коснувшись ее пальцев. Горячий песок охватил властно ее ноги и маленькими песчинками осыпал нежную кожу. Закрыв глаза, Мечта стояла и, казалось ощущала все кожей… бесконечность… Когда душе можно лететь… Она оглянулась… Сон улыбнулся ей…
— Ты же не окончишься слишком быстро? — спросила Мечта…
…Рабочий день заканчивался. Лялечка запихнула нерешенный вопрос в ежедневник и оставила его там до конца праздников. Поправила маленькую елочку на столе и вздохнула. Надо идти…
Улица подхватила ее людским потоком и пронесла до следующего угла, забросав новогодним настроением и заботами. Предпраздничная суматоха выглядывала отовсюду
За углом Лялечка попала прямо к дегустации шампанского, которую вели брызжущие весельем как само шампанское Дед Мороз и Снегурочка. Снегурка прилипла к Лялечке словно банный лист и подсунула к носу высокий, тонкий фужер с золотистым напитком. Лялечка сунула туда свой нос и поморщилась, — маленькие искорки-брызги ударили в него.
— Не люблю я ваше шампанское… — буркнула она в фужер.
"Да, что же это такое-то…", подумала Ляля.
Противные пузырьки ударили в голову. Ляля растерянно хихикнула. Но очки все-таки придержала… Ее понесло… Течение неудержимо ее куда-то влекло… Ее шубка колокольчиком топорщилась вокруг нее… "Напилась…", подумала она, покачиваясь на волне.
Ляля побалтывала ногами и попивала шампанское, когда к ней подплыл шикарным кролем прекрасный незнакомец…
— Куда путь держите? — ненавязчиво завязал узелок разговора он.
— А я его не держу… — Лялечка невыносимо распущенно хихикнула, — это он меня держит… А вы, — вот вы его держите или он вас?
Чувствуя себя или не в своей тарелке, или не в своем фужере, что-то около этого, Ляля скромно спрятала взгляд за съехавшими набок очками.
Когда взгляду надоело прятаться, и он опять выглянул, прекрасного незнакомца рядом не оказалось, только прекрасный кроль огромными прыжками несся от нее как угорелый.
"Ну и пусть его… пронесет… ", легкомысленно думала Лялечка.
И кроля пронесло… мимо…
Она же, перебирая ножками, в своей шубке колокольчиком, столкнулась неожиданно с Прохожим.
— Подвиньтесь… — проворчал он.
Ляля оглянулась вокруг себя, наблюдая неохватную ширь шампанского, и спросила:
— Куда… подвинуться?
Он пожал плечами.
— Где здесь выход, не знаете? — спросил он, не глядя на Лялю.
Его глаза бегали вокруг Лялечки… Пытаясь их поймать, она расставила широко руки и выставила вперед сумку… И тоже пожала плечами.
— Я его с собой не захватила. Хотя сейчас поищу…
Она расстегнула свою сумочку и нырнула в нее.
Прохожий нырнул следом за ней. Помогая разбирать завалы, он двигался за ней наугад.
— Нет, выходом здесь и не пахнет… Здесь пахнет… — он нервно подергал носом, — призраком… призраком одиночества…
Ляля смутилась.
— Как же вы пронырливы… Я его старалась запрятать в самый дальний угол…
Прохожий вылетел как пробка из ее сумки и заорал:
— Ну, что вылупился?
Ляля, пытаясь запрятать призрака одиночества куда-нибудь еще дальше, высунула краешек взгляда из сумки и обомлела. Прямо на Прохожего вылупилось яйцо. "А яйцо — это к встрече…", подумала она.
Из яйца на нее выглянул такой гусь, что она, больше не раздумывая, и меньше тоже, упала прямо из сумки в объятия Не Первого Встречного.
Не Первый Встречный еле удержал Лялю, свалившуюся ему на голову, словно фейерверк среди новогоднего неба, и шепнул ей голосом из ее сна:
— Ты самая прекрасная…
У Ляли сразу родился вопрос. "…а что заставляет вас так думать: предположение или практика?", хотела она спросить. Но вспомнив прекрасного незнакомца, которого пронесло кролем после ее вопроса, Ляля передумала. Потом она хотела
Записки бродячего клона
Аннотация: А вот этого я не ожидал, это удар в спину, люди…
Я — бродяга… Сегодня здесь, завтра там. На Земле мне запрещено появляться, ввиду того, что здесь я уже есть. Еще не поняли? Я клон, от которого отказался хозяин.
Мое рождение случилось запланировано. Я вместе с необходимыми хозяину почками, печенью и прочими нужными мелочами, исключая мой мозг, который должен был быть заменен когда-нибудь хозяйским, вырос благополучно в закрытом медицинском учреждении, где нас оберегали от тлетворного влияния внешнего мира. В том, что оно тлетворное, мы очень сильно сомневались, но недолго, только перед сном, пока не включали вечерний, положенный нам фильм и не вкалывали очень нужные для нашего развития витамины, после чего мы как-то счастливо забывали о мире внешнем и наполнялись гордостью за возложенную на нас миссию спасения человечества, погибающего от смертельной болезни. Как потом выяснилось, эта смертельная болезнь называлась обычной смертью, с которой никак не могли справиться.
Не знаю, как протекал процесс клонизации населения до меня, но со мной у них как-то не задалось с самого начала.
Уже в семь лет я попытался избегать приема лекарств. Повысив вводимую всем порцию для меня почти в два раза, мои добрейшие воспитатели с удовлетворением заметили, что в моих глазах, наконец, отчетливо установилась должная инфантильность, и забыли про меня. Им было невдомек, что подражать внешнему виду моих соплеменников мне ничего не стоило. Лекарство, вводимое всем, производило на меня странное отрезвляющее действие. Лишь по прошествии лет, я узнал, что эта особенная устойчивость к различного вида алкалоидам и транквилизаторам могла перейти ко мне от моего хозяина вместе с набором его хромосом, которые он мне так щедро подарил. Ну, а дальше все было банально… Я сбежал… Это был самый счастливый день в моей жизни. Это я тогда так думал, перепробовав все, что только мне попадалось на глаза. Меня поймали на следующее утро в объятиях полупьяной бродяжки, которой, помнится, я признался в вечной любви, и которая так и не смогла очухаться, когда меня забирали. Долго после этого держали в карцере, и, наконец, охранник сообщил, что хозяин от меня отказывается. У меня нашли в крови что-то ненужное его хозяйскому телу. А это значило, что я подлежал ликвидации…, таков закон, мы клоны — должны были быть либо на учете, либо нигде.
Оставалось одно — бежать. И я бежал. Это было несложно. Считая, что мы недееспособны, за нами не следили, раз и навсегда оградив заборами, решетками и сигнализацией.
Нанявшись уборщиком на дальнобойщик, летевший со срочным грузом в отдаленный сектор соседней галактики, я уже через два дня, после двух пережитых с трудом прыжков во времени, когда тебя расплющивает по креслу, был слишком далеко от своей лечебницы, чтобы вспоминать о ней.
Мне был двадцать один год. Я ничего не умел, ничего не знал о жизни, знал только, что надо, чего бы это тебе не стоило, скрывать свои чувства и мысли. У меня не было даже имени, я был номер 243М30, что означало, что я 243-ий мужик в отделении, которому надо развиться до тридцати лет. В тридцать лет мне должны были пересадить мозг хозяина, и… моя миссия выполнена.