Сборник рассказов
Шрифт:
– Надо ему объяснить, - услышал он шепот.
– Василий Иванович, пустите!
– наконец раздался робкий единый вздох пяти душ.
– Не пущу!
– подбадривая себя, орал Василий Иванович.
Вдруг, после шепота, выделился голос Раечки: "Они все уйдут, а мне-то можно..."
Непомоев уважал Раечку за религиозность и рационализм; к тому же она была женщина.
"Уходите!" - проурчал он, а сам заглянул в особо доверительную щелку.
Действительно, мигом никого не оказалось в коридоре. Кроме Раечки. Непомоев осторожливо впустил ее, разом опять запершись. Раечка была, как всегда, проста, объяснима, требовательна и к себе и к людям, но на
– В чем дело, Раечка?
– слегка спустив штаны, осклабился Непомоев. Где кровать моей дочери?
Раечка нервно заходила по скрипучему полу.
– Ваша дочь никогда не будет мешать вам в одной комнате, - сказала она, поеживаясь.
– Она никогда больше не осмелится присутствовать при вас.
Непомоев как-то гнусно шевельнулся животом и хохотнул:
– Чего же ее, милая, так смутило?
– Василий Иванович, - не обращая внимания на его слова, проговорила Рая и подошла к Непомоеву, глядя на него широко раскрытыми глазами, в которых были слезы.
– Василий Иваныч, - тихо сказала она, - есть сведения, что вы на том свете - главный...
Это было сказано настолько жутко, убежденно и всеобъемлюще, что Василий Иваныч замер.
– Что?!
– слюнно выкрикнул он минуты через две.
Почему-то ему самому перед своим существованием стало страшно и повеяло непонятностью и неоконченностью самого себя...
...Запершись, Василий Иванович остался один. И в его комнате была абсолютная тишина. Через полчаса он вышел. Пристальные глаза жильцов наблюдали за ним. Во дворе он встретил Раечку и еще двух чистых людей.
Отозвав их за угол помойки, Василий Иванович почти целый час беседовал с ними. Оказалось, сведения были очень определенные и точные: они шли и от интеллигента Эдуарда Петровича, и от двух важных живущих неподалеку и разъезжающих на ЗИЛе личностей, работающих, как все уверяли, в засекреченной оккультной лаборатории, и, главное, от одного подозрительного субъекта в рваном пальто, о котором не раз говорили, что он парил.
Молча Непомоев пошел в сторону, в булочную; он то колебался, то не колебался. Механически купил хлеб, и вдруг ему стало противно его жевать.
А к вечеру во дворе уже творилось черт знает что. Непомоева напугал старый рецидивист, работающий плотником. Он наверху чинил сарай и, обычно жестокомордный даже по отношению к собакам, повернул харю к Василию Ивановичу, заискивающе улыбнулся и, приподняв кепку, проговорил: "Хозяин идеть". От предчувствия чего-то абсолютно невозможного Непомоев спрятался в садике, между дровами, в дыре, и стал прислушиваться.
Особенно взволновался из-за неожиданной потери интеллигент Эдуард Петрович.
– Это же ужас, товарищи, - нервно бегая по двору, верещал он, - нам надо скрывать эту тайну, а то Василия Ивановича от нас заберут, заберут!
Раечка была более рациональна.
– Куда бы его ни забрали - все равно "там" он главный, - говорила она.
– Нам не нужно докучать ему здесь... Нам лучше просто жить по Непомоеву.
Толстяк Петя, бегающий по коридору, а иногда и по полю, уверял, что ему на все наплевать, потому что он - постоянный и даже на том свете, кроме сверчков и денег, ни о чем и слышать не хочет.
Шептун вдруг куда-то исчез, и никто его больше никогда не видел.
Многие другие жильцы отнеслись к этому событию, правда, чуть недоверчиво, но с большой опаской. Поэтому на дворе стоял неимоверный гвалт. Рецидивист хохотал, сидя на сарае.
Наконец Непомоев вышел из своего убежища. Увидев его, все замерли, и гвалт мгновенно прекратился.
– Василий Иванович, - начал интеллигент, - одно только слово... Умоляю вас... У меня к вам вопросы... Скажите, как там, на том свете?..
– Что?
– переспросил Непомоев.
– Ну, вообще... Всякие детали... Не слишком ли страшно?.. И есть ли мысли?
– бормотал Эдуард Петрович.
Непомоев побагровел.
– Пошел вон!
– заорал он и схватил щетку.
Дверь тотчас захлопнулась, а через несколько минут у окна Василия Ивановича, под деревом, лежал на земле судорожно скрюченный Эдуард Петрович и горько, истерически, отталкивая от себя тело, рыдал. Иногда он вдруг очень непосредственно вставал на ноги и, весь грязный, в слезах, надрывно выкрикивал в окно Непомоева:
– Ну, как же там, на том свете... Ну, как же там, на том свете?!!
– и опять падал на землю.
Окно Василия Ивановича было наглухо закрыто. Даже птицы не летали около. Бесцельно бродя по своей комнате из угла в угол, Василий Иванович скучал. В окрестностях было что-то вроде тишины.
Но иногда она прерывалась звуками странной беготни, хлопаньем дверей и суетней. Василию Ивановичу показалось, что бегали даже кошки. Его самого после инцидента с Эдуардом Петровичем уже боялись о чем-либо спрашивать и не беспокоили. Но вскоре эти звуки странной танцующей суетни усилились. Дело в том, что, потеряв доступ к Непомоеву, жильцы совсем взбесились и, не зная, как выразить свои причудливые чувства и мистическое нагнетение, как бы плясали вокруг дома Василия Ивановича, словно лунные жители вокруг костра... Но всему приходит конец, и позже, собравшись вечерком на дворе, у доминошного столика, жильцы мирно и тихо стали шушукаться о бессмертии души. Но вдруг они увидели такую картину: парадная дверь одной из развалюх настежь распахнулась и на белый свет выскочила голая старушка, вся в крови и с венком в руках. Несколько котов, как тигры, бросались на нее непонятно почему. Даже лицо и живот у старушки были в кровавых лоскутьях.
Эта лихая сцена напоминала что-то родное, юродивое. Какой-то старичок упал перед этой старушкой на колени. А основная масса жильцов забегала, не обращая внимания на свои тела. Почему-то никому в голову не пришло вызвать "скорую помощь".
Средь общего хаоса странно выглядели несколько точно загипнотизированных своими мыслями человек, которые равнодушно ходили мимо бегающих жильцов. В большинстве эти несуетные думали о Непомоеве и других бесконечных вопросах. Среди них была и Раечка. Она раскладывала по полочкам свою вечную жизнь.
Шум между тем усиливался. Наконец старушку припрятали в канаву. Кто-то оторвал головы двум котам.
Вдруг стало быстро темнеть, и в вечерней тьме особенно страшен был одинокий свет в окне Непомоева; иногда выглядывало и его лицо, уже за это короткое время ставшее жутким и маскообразным.
Одна доченька Танечка осмеливалась по-земному плясать перед его окнами; шальная и десятилетняя, она махала ему красным платком.
Все окончательно затихло, только когда подъехала на колясках милиция. Забрав двух дядь, она бесшумно и таинственно уехала.