Сборник рецептов моей бабушки

Душкина Алёна Олеговна

В мыслях так и крутится фраза, когда-то сказанная, бабушкой:

— Тебе очень идут шляпки, в этом ты на меня похожа. А мне говорили, что я в молодости вылитая француженка.

Мы с тобой, бабушка, француженки. И совсем не важно, какие у нас волосы: прямые или завитые.

Рецепт четвертый

Две ложки рассыпчатого кофе и два сахара

В детстве мне нравился запах кофе и сигарет. Маяком стабильности для меня был дедушка, куривший

на пятом этаже балкона из красного кирпича. Дом был белого цвета, а наш балкон — красного. Дедушка любил выделяться, ну либо красный кирпич был по акции, не знаю. Напротив дома красовалась школа искусств, обрамленная двумя большими елями. После занятий я выходила из широких деревянных дверей и искала глазами дедушку на балконе. Меня это успокаивало. Наверное, мне нравилось, когда он был дома.

Он часто приглашал меня постоять рядом с ним. На подоконнике лежала пачка сигарет с картинкой верблюда в пустыне (тогда еще не было никаких угрожающих надписей про смерть от никотина). Дедушка часто курил, продолжительно кашлял, задумчиво смотрел на качающиеся клены.

— Белка пробежала, смотри как скачет — он говорил и выдыхал дым в другую сторону, чтобы меня не задело.

Я едва доставала до подоконника, вниз смотреть было страшно. Тополя и клены соревновались с белым домом: кто выше. Я не докучала дедушку вопросами. Понимала, что вот этот момент из молчания и сигаретного дыма — что-то священное, что-то, что нельзя нарушать обыденными фразами.

Дедушка любил кофе. Вот такой пагубный дуэт — черный рассыпчатый кофе и сигареты. Сейчас понимаю, что дедушка даже никогда и не пробовал хороший кофе. Жизнь казалась слишком суровой. В ней не было место мягкой пенки капучино.

Но отчего-то этот простой ритуал: железный чайник на плите, свистящий и бурлящий, глиняная кофейная чашка цвета слоновой кости, стеклянная банка кофе с зеленой крышкой, купленная по акции в “Магните”. Все это отложилось в моем сердце отдельной главой. А запах кофе и сигаретного дыма навсегда остались самыми уютными запахами.

Спускаясь по самолетному трапу, я полной грудью вдохнула воздух. Он был сладкий, но с цитрусовыми нотками свежести. Такого вкусного воздуха я еще не встречала. Я думала, что оказавшись здесь, все будет абсолютно другим. Не таким как у нас.

Сколько раз я представляла эту встречу, мечтала вступить на этот аэропортовый асфальт. Когда на уроке географии нам показывали на карте сапожок, меня это особенно поразило. По-моему в тот момент я захотела стать модельером, постоянно рисовала женскую обувь, выводила на листе бумаги знакомую форму с каблуком.

И вот я здесь. В сердце гедонизма. На часах 5:20. Мы ускорили шаг, чтобы успеть на автобус. Мне не хотелось пропускать ни один уголок, сантиметр, миллиметр этого города. Глаза закрывались под тяжестью век, которые как тучи, закрывали закатное солнце.

Обычно в книгах пишут иначе “Город просыпался”. Все было не так. Город спал, как после бурной вечеринки. Мы проезжали мимо малоприятных районов, с разукрашенными

стенами в граффити. На улицах валялось много мусора, теплый ветер подхватывал пластиковые пакеты, бутылки, бумагу и кружил их вдоль перекрестков. Ни одного открытого магазинчика, ни одного намека на жизнь.

Автобусный шаттл высадил нас возле вокзала Roma Termini. Мы вытащили сумки, озираясь по сторонам. Было непривычно, немного пугающе. Около входа спало много бездомных, вместо одеял, они укрывались картонными листами. Мы пытались найти в электронных картах камеру хранения, но все работало только с семи утра. Некоторые кафетерии возле вокзала открывали двери. Наконец запахло чем-то приятным: свежесваренным кофе и круассанами. К прилавку было не протолкнуться. Мы решили просто посидеть, дождаться открытия комнаты хранения.

Хотелось обжигающего кофе. Но внутренние убеждения о стране гедонизма, не давали мне право выпить здесь, в забегаловке возле вокзала. Честно, сейчас я об этом жалею. На словах это звучит романтично, живо, как-то бунтующее. Но на деле мне хотелось красиво сесть на веранде с чашечкой капучино и закрыть глаза под итальянские диалоги. Но я сидела на сумках, в забегаловке возле вокзала. За соседним столиком уютно расположились итальянки 50-ти лет, они закурили, страстно обсуждая предстоящий день. Они было свободны от предрассудков, в отличии от меня.

Наконец мы оставили вещи и пошли в глубь города. Он преображался. Мусора становилось меньше, а величественных зданий больше. Каменные дома с деревянными ставнями, высокие крутые лестницы между зданиями, неожиданные монументы в самых обычных закутках. Мы прошли вдоль университета математических наук, и спустились на мост. Когда я повернула голову вправо, я увидела его. Огромный символ Римской Империи, окруженный забором и строительными лесами. Раннее утреннее солнце поджаривало его каменные верхушки, но он не таял.

Студенты на мосту шумели, курили, бросали мусор мимо урн. Кто-то лежал на грязных плитах, кто-то давился красивыми итальянскими словами, что даже это казалось было чем-то притягательным.

Мы нашли лестницу и спустились к подножью храма Империи. Мимо широким шагом шла темнокожая монахиня, в сандалях на голые ноги и черной юбкой по колено, На голове покачивался апостольник. на большой пухлой круди лежал крест. Она прошла на фоне места для увеселительных зрелищ. А я все смотрела ей вслед. Это был самый настоящий оксюморон.

Этим утром у Колизея было мало туристов. Только мы. Наверное, это было лучшим решением — увидеть его первым. На голодный желудок, без капли выпитого черного обжигающего. На светлую голову. Я зажмурилась от солнца и надела очки: если подойти чуть ближе, можно было увидеть его изрезанную шершавую кожу. Некоторые ее части были сильно повреждены, часть развалена. Может быть солнце, все-таки жарило слишком сильно, и он растаял, как шоколад. Но история говорит об обратном.

Кофе мы все-таки выпили. Но позже. Где-то в спальном районе, в кафетерии с веганскими круассанами.