Сборник "Русские идут!"

Никитин Юрий Александрович

– Но других нет, – повторил я с набитым ртом. – Вся планета из этих скотов. А на Венере и Марсе вроде бы нет. Или скоты еще хуже. Так что в рай идти с этими!

– В рай?

– Каждый президент обещает построить рай, – напомнил я.

Коломиец, стремясь показать, что в его хозяйстве не все так жутко, велел принести ему пультик ДУ, прошелся по каналам, но как назло, везде шли игры, игры, игры... Взрослые люди с мозгами младенцев азартно угадывали буквы в слове «мама», состязались у кого длиннее уши, кто больше забыл школьных учителей...

– А что я могу? – огрызнулся

Коломиец. – Это когда-то у министра культуры была здесь власть! А теперь массмедики сами власть, да еще какая!.. Они ведь тоже выражают чаяния народа, только посмотрите, сколько идиотов в зале! Я не попустительствую, просто отношусь к этим... ну, как к сексуальным меньшинствам. Все знают, что относиться к ним надо терпимо, это же не преступники, а просто больные люди, но все же каждый брезгливо сторонится таких людей... Так и эти бесчисленные игроки в лотереи, игры в слова, угадай песню, вспомни как звали Александра Пушкина... а что, не всякий вспомнит даже с подсказкой!.. все эти люди – просто слабые больные никчемы. На успех уже не рассчитывают, для этого надо иметь мозги, или хотя бы работать, вот и уповают на удачу. Но хоть играют, а не воруют с ларьков.

Он разгорячился, маска стареющего аристократа растаяла, из-под нее выступило лицо очень неглупого человека. Говорил быстро, двигал руками, помогая речи, совсем как простолюдин, и я подумал, что Кречет не совсем дурак, если сумел как-то выделить этих людей и пригласить именно их на первое знакомство.

Кречет громыхнул:

– Этого меньшинства у нас девять десятых всего населения...

– Почему у нас? – тут же возразил Коломиец, он оживал на глазах, – Я побывал в других странах, так называемых, развитых!.. У них эти лотереи на каждом шагу. Так что понятно, какие они развитые.

Кречет развел руками:

– Они сами себя, мер-р-р-р-рзавцы, называют развитыми. А мы как попки повторяем.

Коломиец наконец отыскал канал, где в этот момент телеведущие не рассказывали о себе, не шла передача из собора, даже не играли, а очень толстая женщина делилась впечатлениями, какая же это сволочь Кречет, что ждет бедную Россию, и что нужно предпринять, чтобы остановить этого тирана, диктатора, узурпатора...

Кречет поморщился:

– Старохатская?.. До чего же гнусная харя. Терпеть не могу. Нет-нет, только посмейте!.. Она из настоящих... Не чета тем полуреволюционерам, бегунам на малые дистанции... Да ладно, знаете о ком я... Те увидели улучшение для себя лично, мол, можно свободно ездить по заграницам и деньгу получать непосредственно из рук в руки, а не через сито в руках государства, и успокоились. А эта как танк прет дальше... С десяток Старохатских разрушили бы любое государство, но, к счастью, она одна... Но ее надо беречь, это национальное достояние. Она как никто улавливает малейшее неблагополучие, сразу поднимает визг, будто наступили на ее поросячий хвост... Если ее убрать, народ сразу оглохнет и ослепнет, и, хуже всего, даже не заметит своего калечества. Не-е-е-ет, враг она мне ли нет – это дело десятое. Стране она не враг, а это главное.

– Она вас ненавидит, – заметил Коломиец сочувствующе.

Кречет недовольно

дернул бровью:

– Я ее тоже. Но она дерется за страну, а Цирюльник, которого вы пропихиваете как надежного человека, в самом деле и ручку поцелует, и в зад лизнет, но страну разорит, как две Мамаевых орды.

Он откинулся, давая ловким рукам убрать грязную посуду. Взамен как по-волшебству появились графины с соками, стакан морковного сока для Коломийца – его вкусы знали, а на Кречета посматривали с почтительным страхом.

– Ничего, – буркнул Кречет. Мазнул взглядом по их вытянувшимся лицам, пояснил: – Кофе попью у себя... А что вы, Виктор Александрович?

– Если сорт не сменился...

– Мокко, – подтвердил Кречет. – Такой же настоящий, как я – генерал. О президенте не говорю, но в генеральстве моем не сомневаетесь?

Я встал, с грохотом отодвинув стул:

– Так чего сидим?.. Надо работать. Мы знаем, ради чего.

Только Кречет уловил мой намек, кивнул, глаза потемнели:

– Узнают и другие. Но не сегодня.

* * *

Когда мы возвращались, нестройной такой толпой, словно цыгане после сытного обеда, еще больше усталые и разнеженные, я ощутил что меня догоняет беседующий с Коломийцем Коган. Я ощутил на себе взгляд его черных, как спелые маслины, глаз. Очень внимательный взгляд. Я повел бровью, он тут же сказал задумчиво:

– Футуролог, как интересно... Нет, в самом деле как интересно! А как вовремя! У меня труба протекает в ванной. Да и в туалете что-то капает...

Я пожал плечами:

– Почему нет?

Он обрадовался:

– Беретесь?

– Почему нет? – повторил я. – Семьсот долларов в час.

У него отвисла челюсть:

– Сикоко-сикоко?

– Нормальная ставка среднего футуролога, – пояснил я. – Но я не средний, меня во всем мире признают если не лучшим, то хотя бы в первой тройке. Это я по минимуму, принимая во внимания состояния голодное состояние страны... Правда, она голодная может быть и потому, что у нее такой сытый министр финансов.

Коган подпрыгнул, дико огляделся:

– Вы слышали? Все слышали этот поклеп?.. Это я сытый? Это я толстый? Жирный, да?.. Господин президент, он меня кабаном обозвал, а правоверные евреи свиней не едят!

Кречет отмахнулся:

– Какой из вас правоверный, Сруль Израилевич, мы все знаем... Кто голым в кабаке «Три поросенка» плясал на пасху?.. Не вы?.. Странно, кто же мог тогда...

В кабинете рассаживались шумно, бесстрашно двигали стульями, сгруживались по интересам, даже разговаривали. Коган плюхнулся в кресло сытый, лоб взопрел, но лицо было кислое:

– Почему не скажут, что от нас требуют почти невозможного? Внешний долг России до перестройки был всего одиннадцать миллиардов долларов. Пришел к власти Горбачев, за ничтожно короткий срок правления набрал... еще сто миллиардов! Но где эти деньги? Их надо отдавать Западу. Народ не понимает, почему мы должны так много, почему не отдаем... Я – министр финансов, но я этих денег и в глаза не видел!

Глаза Кречета зло сузились:

– Не знаете, где они?

Коган отшатнулся: