Сборник "Русские идут!"
Шрифт:
В условленное время Дмитрий вышел на связь. Там попросили время для перепроверки, снова он ждал два часа до нового сеанса. Держался, выходил, перепроверялся, время тянулось медленно, а чувство страха и неуверенности росло с каждой минутой.
Когда пришло время связи, он уже знал, что ему скажут, но все же вздрогнул: агент ошибся, он поступает в полное распоряжение Дмитрия. Никакого иного задания на данное время у него нет. Сейчас задание у него, Дмитрия, предельно ясное: ликвидировать потенциального предателя.
Он вышел из отеля ошарашенный. Глаза шарили по сторонам, он не сразу понял, что инстинктивно надеется заметить стройную фигурку Виолетты, а в голове стояла тяжелая мысль, как болото: Джордж не враг и не предатель. Он просто слишком хорошо вжился в эту жизнь. Когда здесь были гордые и независимые арабы, он тоже был горд и независим. Пришла Империя, пришли имперские ценности, Джордж одним из первых сделал вид, что приспособился. Но беда в том, что имперские ценности «Плюй на все и береги здоровье», «Бери от жизни все» и прочие подобные зацепили такие мощные струны в дочеловеческих инстинктах, что слабенькому пласту культуры оказалось не по силам сдержать напор животного начала.
Но вот является он, Дмитрий, напоминает о существовании другого мира, другой культуры, что вся состоит из запретов, подавления, требований… Бедный вжившийся в этот мир шпион растерялся. Он не враг, он только не хочет ни за что бороться. Он просто хочет жить спокойно и мирно. Не напрягаясь. Так и не узнав, на что он способен на самом деле. Прожить без усилий, благополучно состариться, а потом еще с десяток лет побыть под капельницей, с принудительной вентиляцией легких, с инъекциями через каждые полчаса, поддерживающими жизнь…
За отелем отыскался прокат автомашин, Дмитрий выбирал как можно более неприметную модель, но это все равно оказался огромный «кадиллак», управление автоматическое, арабы другого не признают, и уже через полчаса подъезжал к коттеджу Джорджа.
Калитка снова открылась при первом же прикосновении. Дмитрий вошел, предчувствие поражения охватило с такой силой, что по коже побежали пупырышки. Фонтанчики все так же выбрасывают по зеленому полю серебристые струйки воды, дверь почему-то приоткрыта, сбоку пустые коробки, раздавленный картонный ящик…
Предчувствие перешло в уверенность. Когда он вошел в прихожую, стало ясно: Джордж попросту бежал. Рассказал или нет своей японке, неизвестно. Возможно, даже пытался его выследить, сходил к коттеджу с красными воротами, не нашел, понял, что ждет его самого, в страхе собрался, уехал. То ли в другой город, то ли вообще из страны.
Он прислушался к себе, покопался в ощущениях. Нет, непохоже, что Джордж донес на него властям. Не только потому, что тогда ребята из ФСБ отыщут его и на дне морском, а потому, что он не враг… а просто трус. Нет, даже не трус, тут надо другое слово. Он просто не хочет воевать, он ощутил радость от сидения перед орущим ящиком, где мечутся футболисты, косяком идут бездумные шоу, где красотки соревнуются на
Виолетта выскочила из парадного веселая и чистая, как серебряная рыбка в чистой воде. Глаза ее сияли, на нее оглядывались как мужчины, так и женщины. Длинные загорелые ноги несли ее легко, как жизнерадостного олененка. Короткие волосы развевались, а небольшая упругая грудь слегка колыхалась под тончайшей маечкой, не закрывающей живот, тоже загорелый и чистый.
– Привет, – сказала она. – Привет, Джон Смит!.. Быстро же ты меня отыскал! Или тебя надо называть как-то иначе?
Он подумал, согласился:
– Вообще-то я… Джим Блэксмит. А Джоном Смитом назвался, чтобы тебе больше понравиться.
Она расхохоталась:
– Джим Блэксмит?.. Еще круче!.. Ты уже пообедал? Пойдем вон в ту кафешку. Там изумительные гренки с мармеладом. Даже не знаю, как они так делают. Обязательно вызнаю секрет!
– Когда ты успела узнать? – удивился он.
– Сразу! – сказала она весело. – Не буду же я полдня распаковывать чемоданы!
– В самом деле, – согласился Дмитрий. – Никчемное это дело – распаковывать чемоданы.
Кафешка оказалась, на взгляд Дмитрия, не совсем кафешкой. Кафешки он представлял несколько иначе. Сперва ему почудилось, что он вошел в фойе не то Большого театра, не то в Ла Скала или Метрополитен-опера. Он не был ни в Ла Скала, ни в Метрополитен, даже в Большом, к своему стыду, еще не побывал, но представлял их именно такими, как вот то, во что сейчас вошел рука об руку с самой красивой в мире девушкой.
И еще ему чудилось, что он двигается внутри пирамиды Хеопса. В просторных нишах застыли статуи витязей в полных доспехах воинов-сельджуков, а если не самих сельджуков, то все равно каких-нибудь сельджуков. Снизу этих сельджуков подсвечивали умело спрятанные лампы, вдоль стен шла затейливая лепка.
– Если это кафешка, – пробормотал он, – то что здесь ресторан?
Она оживилась:
– Хочешь в ресторан?.. Там столы прямо среди озера! Понимаешь, здесь вода стоит дорого, потому самый шик, если много воды. Между столами утки плавают, лебеди всякие, а официанты бродят, как цапли, по колено в воде.
– Нет, – сказал он твердо. – Не хочу как Иван Иванович с Иваном Никифоровичем…
– А кто это?
– Да двое русских, один из них, не помню кто, любил пить чай в такой просторной ванне, что там тоже плавали утки…
– Ого, – произнесла она с уважением. – Новый русский?
– Да нет, старый…
Они вошли в зал, где свет был настолько приглушен, что к свободному столику пришлось пробираться едва ли не на ощупь. Дмитрию почудилось, что у каждого столика своя атмосфера: где холоднее, где теплее – запахи варьировались от просмоленного морского до знойного пустынного.
Виолетта тащила его, как бычка, в глубь этой арабской ночи. Под ногами попеременно то шуршали циновки, то ступни утопали по щиколотку в коврах, то хрустели мелкие ракушки.