Сборник сборников
Шрифт:
Блеснув на солнце, опустилось боковое стекло.
– Шина сильно повреждена? – спросила Леонора.
– Бесповоротно.
Он поднял с шоссе блестящий предмет.
– Куски мачете и острия установлены навстречу. Наше счастье, что мы наехали только одним колесом.
– Но зачем это?
– Ты сама прекрасно знаешь зачем.
Он кивком указал на газету, лежавшую на сиденье.
"4 октября 1963 года.
Соединенные Штаты и Европа безмолвствуют. Радиостанции США и Европы молчат. Везде царит великое безмолвие. Война пришла
Предполагают, что большинство населения США погибло. Большая часть населения Европы, России, Сибири уничтожена. Веку белой расы пришел конец".
– Все произошло так неожиданно, – промолвил Уэбб. – Еще неделю назад мы мечтали, что проведем отпуск, путешествуя. А потом свершилось все это.
Они оторвали взгляд от газетного заголовка и посмотрели на молчавшие джунгли. Громада джунглей ответила дыханием зноя, шелестом трав и листвы, сверканием миллиардов изумрудных и бриллиантовых глаз.
– Будь осторожен, Джон!
Автоматический домкрат со свистом приподнял машину, и она как бы повисла в воздухе. Джон Уэбб торопливо ткнул ключом в правое колесо. Оно тут же соскочило, хлопнув, как пробка, выбитая из бутылки. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы поставить на его место новое, а колесо с поврежденной шиной откатить назад и спрятать в багажнике. Проделывая все это, Джон Уэбб не снимал руки с револьвера.
– Пожалуйста, не стой на виду.
– Значит, началось. – Он чувствовал, как от зноя тлеют волосы на затылке. – У плохих вестей длинные ноги.
– Ради Бога, Джон, помолчи. Тебя могут услышать.
Он взглянул в сторону джунглей.
– Что ж, я знаю – вы там!
– Джон!..
Он крикнул молчавшим джунглям:
– Я вижу вас!
И торопливо, беспорядочно послал в них пули – одну, вторую, третью, четвертую, пятую… Джунгли, не шелохнувшись, проглотили их. С резким звуком, напоминающим звук рвущегося шелка, пули исчезли в многомильной бездне изумрудной листвы, гигантских стволов, влажных запахов и безмолвия. Почти сразу же замерло короткое эхо. За своей спиной Уэбб слышал мягкое пофыркивание автомобильного мотора. Он обошел машину. Сев в нее, он захлопнул дверцу и запер ее. Когда он перезарядил револьвер, они снова тронулись в путь.
Они ехали не останавливаясь.
– Ты что-нибудь видишь?
– Нет. А ты?
Она отрицательно тряхнула головой.
– Ты ведешь машину слишком быстро.
Он вовремя уменьшил скорость. На повороте, справа у обочины снова сверкнули обломки мачете. Он свернул и объехал их.
– Негодяи!
– Нет, они всего лишь люди, у которых никогда не было таких машин, как эта, и еще многого другого.
Что-то ударилось о приспущенное боковое стекло, и по нему потекла струйка бесцветной жидкости.
Леонора посмотрела на небо.
– Будет дождь?
– Нет, это какое-то насекомое.
Еще легкий стук по стеклу.
– Ты уверен, что это насекомое?
Щелк, щелк, щелк…
– Подними стекло! – крикнул он,
Что-то упало ей на колени. Он наклонился и посмотрел:
– Стекло, быстрее!
Она нажала кнопку, и стекло поднялось. Она тоже посмотрела на свои колени – в подоле юбки лежал, поблескивая, крошечный дротик, какими стреляют из духовых ружей.
– Не прикасайся к нему голыми руками, – сказал он. – Заверни в носовой платок – потом мы выбросим его.
Машина мчалась со скоростью шестьдесят миль в час.
– Это только здесь опасно, – сказал он. – Мы скоро выберемся отсюда.
О стекло все время что-то ударялось и отскакивало, словно крупинки града.
– Зачем это? – спросила Леонора. – Ведь они даже не знают, кто мы.
– Вот именно. Людей, которых знаешь, труднее убивать.
– Я не хочу умирать, – сказала она просто.
Он сунул руку под пиджак.
– Если со мной что-нибудь случится, револьвер вот здесь. Воспользуйся им и, ради Бога, не раздумывай.
Она поближе придвинулась к нему. Машина мчалась со скоростью семьдесят пять миль в час по прямому как стрела шоссе. Они ехали молча.
Опустили стекло, и в машине стало легче дышать.
– Как глупо, – сказала она наконец. – Как глупо разбрасывать по дороге ножи и пытаться убить нас из духовых ружей. Откуда они знают, что в следующей машине не окажется кто-нибудь из их соотечественников?
– Не требуй от них благоразумия, – ответил он. – Автомобиль – это автомобиль. Он большой, он стоит денег. За него можно получить столько, что хватит на всю жизнь. Во всяком случае, они знают, что, если остановят на шоссе машину, ее владельцем наверняка окажется американский турист или богатый испанец, предкам которого следовало бы вести себя поприличней в чужой стране. А если шину повредит свой брат, индеец, что ж, они помогут ему сменить колесо.
– Который час? – спросила она.
В какой уж раз по старой привычке он взглянул на пустое запястье, где прежде были часы. А потом без тени удивления и замешательства вытащил из кармана тепло поблескивающие золотом. Это было год назад. Какой-то туземец впился взглядом в его часы. Он глядел на них с какой-то неистовой жадностью, а затем перевел взгляд на Уэбба. И в этом взгляде не было ни презрения, ни ненависти, ни печали, ни радости. Ничего, кроме удивления. С тех пор он никогда больше не носил часы на руке.
– Полдень, – ответил он.
Полдень.
Перед ними была граница. Они одновременно увидели ее и вскрикнули от радости. Машина остановилась. Сами того не сознавая, они улыбались…
Джон Уэбб высунулся из окна и жестами стал подзывать часового, но вдруг, словно опомнившись, вышел из машины.
Он направился к зданию пограничной заставы, около которого стояли, разговаривая, три низкорослых парня в мешковатых мундирах пограничников. Когда он подошел, они даже не взглянули на него и продолжали свою беседу на испанском языке.