Сборник стихотворений
Шрифт:
ПЕРВОМАЙСКИЙ ГИМН
Была пора глухая,
была пора немая,
но цвел, благоухая,
рабочий праздник мая.
Осыпаны снегами,
окутаны ночами,
встречались мы с врагами
грозящими очами.
Но встал свободы вестник,
подобный вешним водам,
винтами мрачных лестниц
взлетевший по заводам.
От слов его синели
и плавились металлы,
и ало
рабочие кварталы.
Его напевы проще,
чем капли снеготая,
но он запел – и площадь
замолкла, как пустая.
Рабочие России,
мы жизнь свою сломаем,
но будет мир красивей
цветущий Первым маем!
Не серый мрамор крылец,
не желтый жир паркета -
для нас теперь раскрылись
все пять объятий света.
Разрушим смерть и казни,
сорвем клыки рогаток,-
мы правим правды праздник
над праздностью богатых.
Не загремит «ура» у них,
когда идет свобода.
Он вырван, черный браунинг,
из рук врагов народа.
И выбит в небе дней шаг,
и нас сдержать не могут:
везде сердца беднейших
ударили тревогу.
Над гулом трудных будней
железное терпенье
полней и многотрудней
машин шипящих пенья.
Греми ж, земля глухая,
заводов дым вздымая,
цвети, благоухая,
рабочий праздник мая!
1920
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
СЕГОДНЯ
Сегодня – не гиль позабытую разную
о том, как кончался какой-то угодник,
нет! Новое чудо встречают и празднуют -
румяного века живое «сегодня».
Грузчик, поднявший смерти куль,
взбежавший по неба дрожащему трапу,
стоит в ореоле порхающих пуль,
святым протянув заскорузлую лапу.
Но мне ли томленьем ангельских скрипок
завешивать уши шумящего города?-
Сегодня раскрашенных ярко криков
сплошная сквозь толпы идет когорта.
Товарищ – Солнце! Выведи день,
играющий всеми мускулами,
чтоб в зеркале памяти – прежних дребедень
распалась осколками тусклыми.
Товарищ – Солнце! Высуши слез влагу,
чьей луже душа жадна.
Виват! огромному красному флагу,
которым небо машет нам!
1921
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
СТИХИ
1
Выстрелом дважды и трижды
воздух разорван на клочья…
Пули ответной не выждав,
скрылся стрелявший за ночью.
И, опираясь об угол,
раны темнея обновкой,
жалко смеясь от испуга,
падал убитый неловко.
Он опускался, опускался,
и небо хлынуло в зрачки.
Чего он, глупый, испугался?
Вон звезд веселые значки,
А вот земля совсем сырая…
Чуть-чуть покалывает бок.
Но землю с небом, умирая,
он всё никак связать не мог!
2
Ах, еще, и еще, и еще нам
надо видеть, как камни красны,
чтобы взорам, тоской не крещенным,
переснились бы страшные сны,
Чтобы губы, не знавшие крика,
превратились бы в гулкую медь,
чтоб от мала бы всем до велика
ни о чем не осталось жалеть.
Этот клич – не упрек, не обида!
Это – волк завывает во тьме,
под кошмою кошмара завидя
по снегам зашагавшую смерть.
Он, всю жизнь по безлюдью кочуя,
изучал издалека врагов
и опять из-под ветра почуял
приближенье беззвучных шагов.
Смерть несет через локоть двустволку,
немы сосны, и звезды молчат.
Как же мне, одинокому волку,
не окликнуть далеких волчат!
2
Тебя расстреляли – меня расстреляли,
и выстрелов трели ударились в дали,
даль растерялась – расстрелилась даль,
но даже и дали живому не жаль.
Тебя расстреляли – меня расстреляли,
мы вместе любили, мы вместе дышали,
в одном наши щеки горели бреду.
Уходишь? И я за тобою иду!
На пасмурном небе затихнувший вечер,
как мертвое тело, висит, изувечен,
и голубь, летящий изломом, как кречет,
и зверь, изрыгающий скверные речи.
Тебя расстреляли – меня расстреляли,
мы сердце о сердце, как время, сверяли,
и как же я встану с тобою, расстрелян,
пред будущим звонким и свежим апрелем?!
4
Если мир еще нами не занят
(нас судьба не случайно свела) -
ведь у самых сердец партизанят
наши песни и наши дела!
Если кровь напоенной рубахи