Сборник стихов
Шрифт:
Я плыл по рекам и не знал - куда, и там, пока плыла моя пирога, я слышал, как глаголила Кура, от этого и до того порога.
ОЛЕНИ НА ГУМНЕ
Я молод был. Я чужд был лени. Хлеб молотил я на гумне. Я их упрашивал: - Олени! Олени, помогите мне!
Они послушались. И славна работали мы дотемна. О, как смеялись мы, как сладка дышали запахом зерна!
Нас солнце красное касалось и отражалось в их рогах. Рога я трогал - и казалась, что солнце я держу в руках.
Дома виднелись. Их фасаду закат
Я ей сказал: - О, совпаденье! Ты тоже здесь? Ты - наяву? Но будь со мной, как сновиденье, когда засну, упав в траву.
Ты мне привидишься босая, босая, на краю гумна. Но, косы за плечи бросая, ты выйдешь за пределы сна.
И я скажу тебе: "Оденем оленям на рога цветы. Напьемся молоком оленьим иль буйвольим - как хочешь ты".
Меж тем смеркается, и вилы крестьянин прислонил к стене,
и возникает запах винный, и пар клубится на столе.
Присесть за столик земледельца и, в сладком предвкушенье сна, в глаза оленьи заглядеться и выпить доброго вина...
БЫКИ
Что за рога украсили быка! Я видел что-то чистое, рябое, как будто не быки, а облака там шли, обремененные арбою.
Понравились мне красные быки. Их одурманил запах урожая. Угрюмо напряженные белки смотрели добро, мне не угрожая.
О, их рога меня с ума свели! Они стояли прямо и навесно. Они сияли, словно две свечи, и свечи те зажгла моя невеста.
Я шел с арбой. И пахло все сильней чем-то осенним, праздничным и сытым. О виноградник юности моей, опять я янтарем твоим осыпан.
Смотрю сквозь эти добрые рога н вижу то, что видывал когда-то: расставленные на лугу стога, гумно и надвижение заката.
Мне помнится - здесь девочка была, в тени ореха засыпать любила. О женщина, ведущая быка, сестра моя! Давно ли это было?
Прими меня в моих местах родных и одари теплом и тишиною! Пусть светлые рога быков твоих, как месяцы, восходят надо мною.
АНАНИЯ
Люблю я старинные эти старания: сбор винограда в ущелье Атени. Волов погоняет колхозник Анания, по ягодам туты ступают их тени.
Пылает оранжевым шея вола! Рогам золотым его - мир и хвала! Сквозь них мне безмерная осень видна. Уже виноград претерпел умиранье.
Но он воскресает с рожденьем вина, в младенчестве влаги, что зрела века. Ведь эта дорога и прежде вела туда, где хранит свои тайны марани.
Ах, осени этой труды и сияния! А вон и ореха обширная крона, как часто под ней засыпал ты, Анания, и было лицо твое славно и кротко.
Меж тем вечереет, и, в новой длине, все тени бредут в неживой вышине, как луны, мерцают волы при луне, и столько добра и усталости в теле.
Как часто все это припомнится мне: тяжелые скрипы арбы в тишине и, в мирном и медленном лунном огне, Анания, и волы, и Атени...
В
Я размышлял в Сигнахи, на горе, над этим миром, склонным к переменам, Движенье неба от зари к заре казалось мне поспешным и мгновенным.
Еще восхода жив и свеж ожог и новый день лишь обретает имя, уже закатом завершен прыжок, влекущий землю из огня в полымя.
Еще начало!
– прочности дневной не научились заново колени. Уже конец!
– сомкнулось надо мной ночное благо слабости и лени.
Давно ли спал младенец-виноград в тени моей ладони утомленной? А вот теперь я пью вино и рад, что был так добр к той малости зеленой.
Так наблюдал я бег всего, что есть, то ликовал, то очень огорчался, как будто, пребывая там и здесь, раскачивал качели и качался!
ГРЕМСКАЯ КОЛОКОЛЬНЯ
Всему дана двойная честь быть тем и тем: предмет бывает тем, что он в самом деле есть, и тем, что он напоминает.
Я представлял себе корабль всегда, когда смотрел на Греми. Каким небесным якорям дано держать его на гребне?
Я знал - нет смерти на земле, нет ничему предела, если опять, о Греми, на заре твои колокола воскресли.
Вкусивший гибели не раз, твой грозный царь, поэт твой бедный, опять заплакал Теймураз, тобой возвышенный над бездной.
Кахетии так тяжела нагрузка кисти виноградной. Вокруг покой и тишина и урожая вид нарядный.
От заслонивших очи слез в счастливом зрительном обмане, твой странник, Греми, твой матрос, гляжу, как ты плывешь в тумане.
ПО ПУТИ В СВАНЕТИЮ
Теперь и сам я думаю: ужели по той дороге, странник и чудак, я проходил? Горвашское ущелье, о, подтверди, что это было так.
Я проходил. И детскую прилежность твоей походки я увидел. Ты за мужем шла покорная, но нежность, сиянье нежности взошло из темноты.
Наши глаза увиделись. Ревниво взглянул твой муж. Но как это давно случилось. И спасла меня равнина, где было мне состариться дано.
Однако повезло тому, другому, не ведая опасности в пути, по той дороге он дошел до дому, никто не помешал ему дойти.
Не гикнули с откоса печенеги, не ухватились за косы твои, не растрепали их. Не почернели глаза твои от страха и любви.
И, так и не изведавшая муки, ты канула, как бедная звезда. На белом муле, о, на белом муле в Ушгули ты спустилась навсегда.
Но все равно - на этом перевале ликует и живет твоя краса. О, как лукавили, как горевали глаза твои, прекрасные глаза.
ЗАДУМАННОЕ ПОВЕДАЙ ОБЛАКАМ
А после - шаль висела у огня, и волосы, не знавшие законов прически, отряхнулись от заколок и медленно обволокли меня.
Я в них входил, как бы входил в туман в горах сванетских, чтобы там погибнуть, и все-таки я их не мог покинуть, и я плутал в них и впадал в обман.