Сборник забытой фантастики №7. Субспутник
Шрифт:
– Гида, – сказал он.
Это было все, и он вернул крошечный телефон в держатель. Раздался щелчок, и свет в лампочке потух. Этот человек снова стал что-то записывать, как будто Маркхэма для него больше не существовало.
Позади чиновника и слева от него была двойная дверь. Через мгновение из нее вышел красивый молодой человек, одетый точно так же, как чиновник, но с синей прострочкой вместо желтой. Мужчина постарше посмотрел на него и улыбнулся.
– Опять ты, Джон?
– Да, сэр, – последовал ответ. – Но я не возражаю. Это интересная работа.
Чиновник продолжил писать, а молодой человек обратился к Маркхэму.
– Не могли бы вы
Маркхэм последовал за ним через двойную дверь и оказался в огромном коридоре шириной всего в тридцать футов. Примерно в ста футах слева от них проход заканчивался прямым поворотом, но справа он простирался почти так же далеко, как мог видеть глаз. Он был хорошо освещен светильниками из матового стекла. С той стороны, откуда они вышли, были двойные двери, но на противоположной стороне Маркхэм с удивлением увидел стеклянные витрины магазинов, выстроившиеся в длинный ряд. Молча шагая, они миновали множество людей, одетых в одежду, похожую на одежду чиновника и гида, но черного цвета без украшений. Они проявили лишь слабый интерес к необычной одежде незнакомца. Последний, очарованный новой рекламой и размерами магазинов (каждый из них был в три раза больше среднего магазина, который он знал), отметил, что нет и двух одинаковых по ассортименту. В одном были представлены исключительно консервированные продукты питания, упакованные в коробки и бутылки, в другом – свежие продукты и овощи, в третьем – канцелярские принадлежности и так далее. Маркхэм задался вопросом, не наступил ли наконец в деловом мире тысячелетний период, когда конкуренция исчезла.
Они прошли через единственную дверь, отличающуюся по цвету от остальных, поднялись по короткой лестнице и вышли через другую дверь на красивую террасу, образованную выступом в здании. Выступ был ровный, шириной в пятьдесят футов. Самые дальние десять футов образовывали дорожку. Маркхэм заметил, что тротуар был таким же, как и внутри, – черная субстанция, которая, должно быть, была отлита в жидком состоянии и пружинила под ногами. Внешние сорок футов отступа представляли собой красивую полосу травы, цветочных клумб и небольшого кустарника.
Гид снизил темп до прогулочного.
– По вашей одежде я сужу, что вы из начала двадцатого века, – отважился он предположить.
Череда чудес и новшеств обрушилась на Маркхэма с безжалостной точностью отбойного молотка. Теперь он почувствовал кратковременную передышку, и на него обрушился поток вопросов.
– Я, как вы выразились, – ответил он гиду, – из начала двадцатого века. Но где или когда я сейчас нахожусь и как я сюда попал?
– Это Нью-Йорк, конец двадцать первого века. Вы тот, кого здесь называют "посетителем".
– Несомненно, – сказал Маркхэм с легкой попыткой сарказма. – Я вряд ли мог бы назвать себя уроженцем этого места, даже если бы родился на Манхэттене.
Гид добродушно рассмеялся.
– Что я имел в виду, – серьезно объяснил он, – так это то, что вы принадлежите к совершенно другому временному периоду или, скорее, истории, поскольку мы все больше и больше начинаем сомневаться в том, что существует такая вещь, как время. Как вас сюда доставили – что ж, продвинутые психологи и гипнотизеры наших колледжей весьма преуспели в своих недавних экспериментах. Они не задумываясь выдергивают из так называемого прошлого какого-нибудь человека, сознание которого находится в резонансе с их объединенными концентрациями воли. В последнее время они делают это не из какого-либо научного интереса, а просто для практики, можно сказать, в шутку,
От этой мысли у Маркхэма закружилась голова. В тоне гида было что-то такое, что отбило у него охоту продолжать разговор. Он не осмеливался продолжать в том же духе, он чувствовал, что сойдет с ума, если сделает это. Он подумал о ситуации психолога, которому не терпится узнать психические реакции человека, падающего со скалы, и в то же время не хочет проводить эксперимент лично над собой.
Все это было слишком странно. Он не должен ни в чем сомневаться, он должен принимать все как должное. Он повернулся к гиду.
– Как тебя зовут? – спросил он. – Так будет удобнее общаться.
– Меня зовут Джон Уоррен, 12-С-6.
Маркхэм был ошеломлен.
– Что! – воскликнул он. – Неужели человечество так скоро дошло до номеров и картотеки?
– Вовсе нет, – последовал ответ со смехом. – Это просто удобно для почты и связи. Цифра 12 означает, что мой дом находится в двенадцатом ряду с юга, буква С означает, что это третий ряд с запада, цифра 6 означает, что из всех семей с фамилией Уоррен в здании 12-С моя считается номером 6.
– Вы говорили, – сказал Маркхэм, – "все семьи по фамилии Уоррен", и вы придали особое значение слову "здание". Неужели семьи с одинаковыми именами живут в отдельных домах?
– Нет. В одном здании, знаете ли, бывает до десяти тысяч человек, и обязательно есть несколько семей с одной и той же…
– До десяти тысяч человек! Что у вас тут за здания?
Уоррен снисходительно улыбнулся.
– Про это чуть позже, – сказал он.
Все это время они шли по одному и тому же маршруту. Теперь снизу, над откосом, казалось, доносился негромкий рокот. Они приблизились к месту, где крошечная дорожка вела к своего рода огороженной платформе, нависавшей над краем цветочной террасы. Они вошли туда, и гид предложил Маркхэму заглянуть за край.
Чудеса, да и только! Человеку из двадцатого века понадобилось несколько минут, чтобы осознать все, что он увидел.
В двухстах футах от него находилось другое здание, гигантское, длиной в четверть мили. На одном уровне с тем, на котором находились Маркхэм и его проводник, был выступ, и первый быстро решил, что эти два строения идентичны. Выступы были выше пятнадцатого этажа, а сами здания возвышались еще на десять этажей – всего двадцать пять. Не так уж много, подумал Маркхэм. Провидцы его времени предсказывали здания в сто и более этажей, но это, похоже, больше подходило к их длине, а возможно, и к ширине.
Он посмотрел вниз. На уровне улицы ширина в двести футов была разделена на центральную полосу в сто футов и две внешние полосы по пятьдесят футов каждая. Центральная часть представляла собой просто большой променад, вымощенный универсальным черным веществом, которое поглощало солнечный свет, а не отражало его обратно в глаза. Через определенные промежутки стояли гигантские киоски, ведущие к зданиям по обе стороны. Фланкирующие полосы состояли из пяти бесконечных движущихся платформ, каждая шириной в десять футов. Скорость этих платформ увеличивалась по мере удаления, так что две крайние двигались со скоростью примерно двадцать пять миль в час. На них стояли складные металлические скамейки, а переход с одной на другую облегчался с помощью редких поручней.