Сборник.Том 1 - Я, робот
Шрифт:
Она встала. Такая маленькая и хрупкая рядом с сидящим Эндрю.
Он сказал:
— Если я решу бороться за свою человечность, вы меня поддержите?
Она задумалась, потом ответила:
— Да. В той мере, в какой смогу. Если такая позиция начнет угрожать моему политическому будущему, я, вероятно, отступлюсь от вас, поскольку не чувствую это делом своей жизни. Я стараюсь быть с вами абсолютно искренней.
— Я благодарю вас и не прошу о большем. Я намерен вести борьбу до конца, к чему бы она ни привела, и прошу вас только о той помощи, которую вам
19
Открытой борьбой это не было. «Фейнголд и Чарни» рекомендовали хранить терпение, и Эндрю угрюмо пробормотал, что запасы его терпения неисчерпаемы. Затем «Фейнголд и Чарни» предприняли действия, чтобы свести арену борьбы к минимуму.
Они затеяли судебный процесс, доказывая, что долговые обязательства не имеют силы, если у их держателя сердце заменено на протез, поскольку искусственный орган ликвидирует человечность, а с ней и конституционные права человека.
Они упорно и искусно аргументировали свой иск, проигрывая по всем пунктам, но таким способом вынудили судью сформулировать решение наиболее общим образом, а затем, подавая апелляции, довели дело до Всемирного суда.
На это ушли годы и годы, а также миллионы долларов.
Когда было вынесено окончательное решение, Де Лонг отпраздновал поражение в суде как искомую победу. Эндрю, естественно, присутствовал на банкете, устроенном в конторе «Фейнголд и Чарни».
— Мы добились двух очень важных вещей, Эндрю, — сказал Де Лонг, — Во-первых, мы юридически установили, что человеческое тело не перестает быть человеческим телом, какое бы количество искусственных органов оно ни содержало. Во-вторых, мы воздействовали на общественное мнение таким образом, что наиболее широкое толкование человечности получило самую яростную поддержку. Ведь любой человек надеется продлить свою жизнь с помощью протезологии.
— И вы полагаете, что Законодательное собрание признает мою человечность? — спросил Эндрю.
Де Лонг слегка смутился.
— Тут я не слишком оптимистичен. Есть орган, который Всемирный суд признал критерием человечности. Люди обладают органическим клеточным мозгом, а роботов характеризует платиново-иридиевый позитронный мозг, когда он им вообще придан… Нет, Эндрю, не смотрите так! Наших знаний недостаточно, чтобы сдублировать деятельность клеточного мозга при помощи искусственных структур настолько близко к органическому прототипу, чтобы их удалось подвести под определение Всемирного суда. Это даже вам не под силу.
— Что же нам тогда делать?
— В любом случае попытаться. Депутат Че Ли-Цинь будет на нашей стороне, как и еще многие депутаты, чье число все увеличивается. Президент в таком вопросе, несомненно, согласится с большинством в Собрании.
— А большинство за нас?
— Далеко нет. Но мы его получим, если общественное мнение допустит, чтобы широкое истолкование человечности, которого оно добивалось, распространилось и на вас. Шанс не очень велик, не стану скрывать, но, если вы не хотите отказаться от борьбы, нам придется разыграть эту карту.
— Отказываться я не
20
Депутат Ли-Цинь заметно постарела с тех пор, как Эндрю встретился с ней в первый раз, и давно уже не носила прозрачные одежды. Теперь волосы у нее были коротко подстрижены, а одеяние напоминало футляр. Эндрю же по-прежнему придерживался, насколько позволял хороший вкус, моды тех дней, когда сто с лишним лет назад он начал носить одежду.
Ли-Цинь сказала:
— Эндрю, мы зашли настолько далеко, насколько возможно. И попробуем еще раз после каникул. Но, честно говоря, поражение неизбежно, и вопрос будет окончательно закрыт. Все мои последние усилия только обеспечили мне не менее верное поражение на ближайших выборах.
— Я знаю, — сказал Эндрю, — и это очень меня огорчает. Когда-то вы сказали, что отступитесь от меня, если дело обернется подобным образом. Почему вы этого не сделали?
— Убеждения, бывает, меняются. Каким-то образом отступиться от вас теперь значило бы заплатить слишком высокую цену за еще один депутатский срок. Я и так уже заседала в Собрании четверть века. Этого вполне достаточно.
— И мы никак не можем переубедить их, Че?
— Всех, доступных доводам рассудка, мы уже переубедили. Сломить инстинктивную антипатию остальных оказалось невозможно.
— Инстинктивная антипатия не должна влиять на то, как депутат голосует.
— Совершенно справедливо, Эндрю. Но они даже себе никогда не признаются, что ими руководит антипатия.
Эндрю сказал осторожно:
— Следовательно, все сводится к мозгу. Но должны ли мы останавливаться на простом противопоставлении клеток позитронам? Нельзя ли добиться функционального определения? Надо ли указывать, что мозг состоит из того или этого? Нельзя ли указать, что мозг — это нечто способное мыслить на определенном уровне?
— Не сработает, — ответила Ли-Цинь, — Ваш мозг изготовлен человеком, а человеческий мозг — нет. Ваш мозг сконструирован, их — результат эволюции. Для человека, который упорно хочет сохранить барьер между собой и роботом, эти различия — стальная стена в милю высотой и в милю толщиной.
— Если бы добраться до источника их антипатии, до самого источника…
— Столько лет прошло, — грустно сказала Ли-Цинь, — а вы все еще пытаетесь найти к людям логичный подход. Бедный Эндрю! Не сердитесь, но это упорство вам внушает робот в вас.
— Не знаю, — сказал Эндрю. — Если бы я сумел заставить себя…
Если бы он мог заставить себя…
Он давно предполагал, что дело дойдет до этого, и в конце концов оказался в приемной хирурга. Он нашел достаточно искусного для подобной операции — то есть робота. Ни на умение, ни на добрую волю хирурга-человека тут положиться было нельзя.
Этот хирург не мог подвергнуть такой операции человека, а потому Эндрю перестал оттягивать решительную минуту горькими расспросами, отражавшими его внутреннее смятение, и нейтрализовал Первый Закон, сказав: