Сборник.Том 2
Шрифт:
— Полагаю, что такое заключение вполне логично.
— Но почему она так поступила, доктор Фастольф?
— Солярианское чурание секса?
— Иными словами, она стыдилась?
— Для этого причин у неё не было, хотя, бесспорно, идея считать Джендера мужем сделала бы из неё посмешище.
— Этот момент она могла бы скрыть очень легко, не пряча остального. Предположим, ей, как солярианке, было стыдно.
— Ну и?
— Стыдиться никто не любит, и она могла винить в этом Джендера — с той нелогичностью, с какой люди всегда стараются возложить на других ответственность за то, в чём, несомненно, виноваты сами.
— Так что же?
—
— Сьюзен Кэлвин. Да, понимаю! Вы построили свою разгадку на этой старой легенде. Очень изобретательно, мистер Бейли, но нереально.
— Почему же? Когда вы утверждали, что никто, кроме вас, не мог бы вызвать у Джендера умственной заморозки, вы же понятия не имели, в какой сложной ситуации он оказался. Точная параллель с ситуацией легенды.
— Предположим, что история Сьюзен Кэлвин и робота, читавшего мысли, не выдумка, а правда. Рассмотрим её серьёзно. И убедимся, что никакой параллели между этой историей и положением Джендера не существует. Сьюзен Кэлвин имела дело с примитивнейшим роботом — в наши дни он даже игрушкой быть не мог бы. И в подобной ситуации исходил бы только из оценки ситуации: А причиняет огорчение, не-А причиняет огорчение — и умственная заморозка.
— Ну а Джендер? — спросил Бейли.
— Любой современный робот — любой робот прошлого века — рассмотрел бы такое положение количественно. Какая из ситуаций причинит больше огорчения — А или не-А? Робот мгновенно пришёл бы к выводу и выбрал бы причинение меньшего огорчения. Шанс, что, по его оценке, два взаимоисключающих действия вызывали бы абсолютно равное огорчение, ничтожно мал, но на такой непредвиденный случай современный робот снабжается рандомизирующим фактором. Если А и не-А порождают абсолютно равное огорчение, он выбирает то или иное, ничем не руководствуясь, а затем неуклонно его придерживается. И в умственную заморозку не впадает.
— Иными словами, Джендер вообще не мог в неё впасть? Но ведь, по вашему утверждению, сами вы были способны довести его до такого состояния.
— Имея дело с человекоподобным позитронным мозгом, можно найти способ обойти рандомизирующий фактор — способ, опирающийся на конструкцию данного мозга. Даже при глубоком знании теории процесс доведения робота до умственной заморозки с помощью искусной последовательности вопросов и распоряжений был бы крайне трудным и длительным. Случайность тут полностью исключается, как и то, что видимое противоречие, рождаемое одновременностью любви и стыда, могло бы привести к заморозке без тщательнейшей количественной корректировки при крайне необычных обстоятельствах… А это, как я уже говорил, оставляет нам только одно объяснение: недетерминированную случайность.
— Но ваши враги будут настаивать, что ваше вмешательство куда вероятнее. Не могли бы мы, в свою очередь, настаивать на том, что до заморозки Джендера довёл конфликт, рождаемый любовью и стыдом Глэдии? Ведь это же правдоподобно?
— Мистер Бейли! — Фастольф нахмурился. — Вы слишком увлекаетесь. Подумайте серьёзно! Если бы мы попытались выбраться из этой дилеммы таким не слишком честным способом, каковы были бы последствия? Я уж не говорю, в какой стыд и горе ввергнет Глэдию мысль, что Джендера она потеряла по собственной вине — если, конечно, она действительно испытывала стыд и иногда каким-то образом его выдавала. Я не пошёл бы на такое, но пока оставим этот аспект. Просто подумайте: мои враги заявят, будто я одолжил ей Джендера, чтобы создать именно такую ситуацию. Они будут утверждать, что я сделал это, разрабатывая способ, как вызывать умственную заморозку у человекоподобных роботов и остаться вне подозрений. Мы окажемся даже в худшем положении, чем теперь, так как меня будут уже обвинять не просто в том, что я ловкий интриган, а ещё и в чудовищном поведении по отношению к ничего не подозревавшей женщине, другом которой я бессовестно притворялся. Хотя бы от этого я пока избавлен!
Бейли был ошеломлен. Он почувствовал, что у него отвисает челюсть.
— Конечно же, они не посмеют… — произнёс он, заикаясь.
— Ещё как посмеют. Вы же сами несколько минут назад почти склонялись к такому предположению.
— Просто как к чисто гипотетическому…
— Мои враги не найдут в этом ничего гипотетического и обвинят меня совсем не гипотетически.
Бейли чувствовал, что стал совсем красным. Его словно обдало жаром, и он не решался посмотреть на Фастольфа. Прочистив горло, он пробормотал:
— Вы правы. Я так возликовал, что нашёл выход… и не подумал. Могу только попросить у вас извинения. Мне очень стыдно. Полагаю, есть только один выход — истина. Если нам удастся её установить.
— Не отчаивайтесь, — сказал Фастольф. — Вы уже узнали о Джендере много такого, о чём я и не подозревал. Вероятно, узнаете и другие факты, так что в конце концов объяснение этой тайны, которая пока ставит нас в тупик, окажется простым и ясным: Что вы думаете делать дальше?
Но Бейли был слишком угнетен своим фиаско.
— Не знаю, — вздохнул он.
— Мой вопрос был неуместным. Вы провели долгий и нелегкий день. Ваш мозг, естественно, подустал. Отдохните, посмотрите, усните. Утром вы почувствуете себя совсем по-другому.
Бейли кивнул и промямлил:
— Наверное, вы правы… — Но в эту минуту он не верил, что утром что-нибудь изменится.
30
Спальня оказалась холодной — и температура, и обстановка. Бейли поежился. Такая низкая температура в комнате придавала ей неприятное сходство с Вне. Стены были почти белыми и (неожиданность в доме Фастольфа) ничем не украшены. На вид пол был выложен гладкой слоновой костью, но под босыми подошвами ощущался мягкий ворс ковра. Кровать была белой, а гладкое одеяло холодило руку.
Бейли присел на край матраца, слегка спружинившего под его весом. Он обернулся к Дэниелу, который вошёл вместе с ним.
— Дэниел, тебя тревожит, когда человек лжет?
— Мне известно, партнер Элайдж, что люди иногда лгут. Порой ложь бывает полезной и даже необходимой. Моё отношение ко лжи зависит от того, кто лжет, при каких обстоятельствах и по какой причине.
— А ты всегда замечаешь, когда человек лжет?
— Нет, партнер Элайдж.
— Тебе не кажется, что доктор Фастольф часто лжет?