Сборник.Том 6
Шрифт:
— Какая разница? — пожала плечами Блисс. — Газовый гигант — это газовый гигант, и не имеет значения, какого он размера, правда? Обычно они находятся на больших расстояниях от звезды, вокруг которой обращаются, и ни один из них не годится для жизни из-за своих размеров и отдалённости. Надо подойти к звезде поближе и поискать планеты, годные для жизни людей.
Тревайз растерялся, а потом решил всё выложить в открытую.
— Дело в том, — сказал он, — что газовые гиганты стремятся как бы чисто-начисто подмести всё близлежащие пространства. Та материя, что они не смогли вобрать в себя,
— Ты имеешь в виду, что здесь нет подходящих для жизни планет?
— Чем больше газовый гигант, тем меньше вероятность встретить такие планеты, а этот так массивен, что тянет на карликовую звезду.
— А можно посмотреть? — спросил Пелорат.
Все трое приникли к экрану (Фаллома Блисс отвела в каюту читать).
Увеличение планеты продолжалось до тех пор, пока светящийся серп не заполнил весь экран. На некотором расстоянии от центра его пересекала тонкая темная линия — тень системы колец, которые были видны за краем поверхности планеты в виде сверкающей дуги, протянувшейся на темную сторону.
— Ось вращения планеты наклонена примерно на тридцать пять градусов к плоскости эклиптики, — сказал Тревайз, — кольца расположены в экваториальной плоскости. Так что звёздный свет при данном положении планеты отбрасывает тень колец практически на экватор.
— Кольца тонкие, — не отрывая глаз от экрана, заметил Пелорат.
— Немного поменьше средних размеров, — уточнил Тревайз.
— Согласно легенде кольца вокруг газового гиганта в планетарной системе Земли гораздо шире, ярче и более отчётливы, чем эти. Такие кольца, что в сравнении с ними газовый гигант кажется карликом.
— Я не удивлен, — сказал Тревайз. — Когда история передаётся от человека к человеку тысячи лет, вряд ли в ней что-либо уменьшается при пересказе.
— Прекрасно… — произнесла Блисс. — Когда смотришь на серп, кажется, что он переливается и изгибается прямо на глазах.
— Атмосферные бури, — пояснил Тревайз. — В общем-то можно рассмотреть их получше, если выбрать подходящую длину световых волн. Сейчас попробую. — Он положил руки на пульт и приказал компьютеру пройтись по спектру и остановиться на оптимальной частоте.
Нежно светящийся серп планеты стал менять свою окраску, причем так быстро, что стало темно в глазах. Наконец серп стал красно-оранжевым, и по нему заплавали отчётливые спирали, закручиваясь и раскручиваясь по мере движения.
— Невероятно… — пробормотал Пелорат.
— Восхитительно… — прошептала Блисс.
Вполне вероятно, горько думал Тревайз. И вовсе не восхитительно. Ни Пелорат, ни Блисс, погруженные в созерцание этого великолепия, не подумали о том, что планета, которой они восторгались, уменьшает шансы разгадать ту тайну, что мучила Тревайза. Но, впрочем, почему они должны думать об этом? Обоих вполне удовлетворяет то, что решение Тревайза правильно, и они сопровождают его в его поисках, не
— Ночная сторона кажется темной, — сказал он, — но, если бы наши глаза могли воспринимать инфракрасное излучение, мы бы увидели её красной, глубоко и злобно красной. Планета очень сильно излучает в инфракрасном диапазоне, поскольку она достаточно велика, чтобы быть нагретой почти докрасна. Это больше чем газовый гигант — это субзвезда. — Он подождал немного и продолжал: — А теперь выкинем этот объект из головы и поищем подходящую для жизни планету, которая, может быть, здесь есть.
— Наверное, она есть, — улыбнулся Пелорат. — Не сдавайся, дружочек.
— Я не сдаюсь, — без особого энтузиазма возразил Тревайз. — Образование планет — слишком сложное дело, чтобы для этого существовали жесткие правила. Мы говорим только о вероятностях. При наличии этого чудовища вероятность уменьшается, но не до нуля.
— Почему бы тебе не подумать немного иначе? — вмешалась Блисс. — Поскольку первые два набора координат дали тебе две обитаемые планеты космонитов, то третий, который уже дал тебе подходящую звезду, тоже приведёт к обитаемой планете. Зачем рассуждать о вероятностях?
— Хотел бы надеяться, что ты права, — ответил Тревайз, вовсе не чувствуя себя утешенным. — Сейчас стартуем из плоскости эклиптики по направлению к звезде.
Компьютер позаботился об этом почти в тот же миг, как прозвучали эти слова. Тревайз откинулся на спинку пилотского кресла и решил, что единственный недостаток пилотирования гравилета с такими современными компьютерами — то, что испытавший это не захочет никогда — никогда — пилотировать корабль любого другого типа.
Разве он сумеет снова вынести такую муку — самостоятельные расчёты? Разве сумеет думать об ускорении, ограничивать его разумными пределами? Скорее всего он позабыл бы об этом и такое бы отколол, что и сам, и все на борту размазались бы по внутренним переборкам.
А этим кораблем будет управлять — или другим, в точности подобным ему, если только сумеет вынести все эти перемены, — всегда.
И поскольку Тревайз хотел отвлечься от вопроса о наличии обитаемых планет, он сосредоточился на том, чтобы вывести корабль над плоскостью, а не под неё. При отсутствии какой-либо веской причины выходить под плоскостью пилоты почти всегда выбирали первый вариант. Почему?
Кстати, почему рассматривают одно направление как верх, а другое — как низ? В симметричном космосе это чистейшая условность.
Точно так же он обычно обращал внимание на то, в каком направлении вращаются наблюдаемые им планеты вокруг своей оси и вокруг звезды. Если оба направления оказывались против часовой стрелки, то поднятая рука означала север, а под ногами находился юг. Север в Галактике воспринимался как верх, а юг — как низ. Точнее, чистейшая условность, возникшая во мгле прошлого, но которой рабски следовали до сих пор. Если кто-нибудь увидит перевернутой югом вверх знакомую карту, вряд ли сможет узнать её. Карту потребовалось бы перевернуть, чтобы она обрела свой смысл. И всё, что на ней обозначено, стало бы ясным, стоило лишь сориентировать её на север — «верхом вверх».