Сборник.Том 7
Шрифт:
— Нет, — возразил Денисон. — А освещенная полоса поверхности на севере? Мне страшно не хотелось туда смотреть, но я ничего не мог с собой поделать. А стоило поглядеть, и я прямо ощущал, как жесткое ультрафиолетовое излучение бьет в стекла моего скафандра.
— Глупости! Во-первых, какое может быть ультрафиолетовое излучение в отражённом свете? А во-вторых, скафандр защищает вас от любого излучения.
— Не от теплового. Во всяком случае, недостаточно.
— Но теперь же ночь!
— Вот именно! — с большим удовлетворением произнес Денисон. —
Он огляделся с непреходящим изумлением. Земля висела в небе на положенном месте — её широкий серп теперь выгибался к юго-западу. Прямо над ним горел Орион — охотник, встающий со сверкающего кресла. По горизонту разливалось мерцание мягкого земного света.
— Какая красота! — воскликнул он и без всякого перехода вдруг спросил: — Селена, пионотрон что-нибудь показывает?
Селена, которая молча смотрела в небо, отошла к приборам, которые стояли тут, в тени кратера, уже три смены лунного дня и ночи.
— Пока ничего, — ответила она. — Но это хороший знак. Напряженность поля держится чуть выше пятидесяти.
— Надо бы ниже, — сказал Денисон.
— Можно ещё снизить, — ответила Селена. — Я уверена, что все параметры подходят.
— И магнитное поле?
— В этом я не уверена.
— Но если его усилить, возникнет неустойчивость.
— Не должно бы. Я чувствую.
— Селена, я верю в вашу интуицию вопреки чему угодно, но только не фактам. Ведь мы уже пробовали, и каждый раз возникала неустойчивость.
— Я знаю, Бен. Но параметры были не совсем такими. Напряженность сохраняется на пятидесяти двух поразительно долгое время. И раз мы начинаем удерживать её часами вместо минут, то появляется возможность увеличить магнитное поле в десять раз не на секунды, как раньше, а на минуты… Ну, попробуем?
— Подождем, — сказал Денисон.
Селена нерешительно помедлила, потом отошла от приборов.
— Бен, вы всё ещё скучаете по Земле? — спросила она.
— Нет. Как ни странно, совершенно не скучаю. Я думал, что буду тосковать по синему небу, по зелёной траве, по обилию прозрачной струящейся воды — по всему тому, что принято считать особым очарованием Земли. Но я нисколько не тоскую по ним. Они мне даже не снятся.
— Это бывает, — сказала Селена. — Во всяком случае, некоторые гранты утверждают, что ностальгия им незнакома. Разумеется, они составляют незначительное меньшинство, и ещё никому не удалось определить, что их объединяет. Выдвигались самые разные гипотезы — от полной эмоциональной тупости, то есть неспособности что-либо вообще чувствовать, до избытка эмоциональности, заставляющей их бессознательно вообще отрицать ностальгию, чтобы она не вызвала серьёзного нервного срыва.
— Что касается меня, то всё, по-моему, обстоит очень просто. Последние двадцать лет моей жизни на Земле были не слишком приятными, а тут мне наконец удалось посвятить себя работе, в которой я нашёл своё призвание… К тому же ваша помощь… Более того, Селена, само общение с вами…
— Очень любезно, что помощь вы упомянули прежде общения, — ответила Селена, сохраняя
— Не могу решить, какой ответ вам было бы приятнее услышать, — засмеялся Денисон.
— А вы испробуйте правду.
— Но я и сам её не знаю. И то и другое мне очень дорого. — Он обернулся к пионотрону. — Напряженность поля всё ещё сохраняется, Селена.
Стекло, закрывавшее лицо Селены, блеснуло в земном свете. Она сказала:
— Бэррон утверждает, что отсутствие ностальгии естественно и свидетельствует о душевном здоровье. Он утверждает, что, хотя тело человека приспособилось к Земле и вынуждено приспосабливаться к Луне, к человеческому мозгу ни то ни другое не относится. Человеческий мозг качественно настолько отличается от любого другого, что его можно считать особым явлением. У него не было времени, чтобы прочно связать себя с Землей, а потому он способен просто принять иные условия, не приспосабливаясь к ним. По словам Бэррона, не исключено, что лунные пещеры являются для мозга оптимальной средой, поскольку их можно рассматривать как своего рода увеличенную черепную коробку.
— И вы этому верите? — с веселой усмешкой спросил Денисон.
— В устах Бэррона всё это выглядит очень правдоподобным.
— Ну, не менее правдоподобным было бы предположение, что лунные пещеры позволяют сублимировать пресловутое подсознательное стремление человека вернуться вновь в материнское лоно. Собственно говоря, — добавил он задумчиво, — я с тем же успехом мог бы доказать, ссылаясь на контролируемую температуру и давление, а также на высокую усвояемость и консистенцию лунной пищи, что лунная колония — простите, Селена, — лунный город представляет собой сознательно созданную идеальную среду обитания для нерождённого младенца.
— Думаю, Бэррона вы бы ни на секунду не убедили, — заметила Селена.
— Куда там!
Денисон взглянул на земной серп, стараясь различить облачные слои по его краю. Он умолк и даже не сразу заметил, что Селена снова отошла к пионотрону.
Затем Денисон перевел взгляд с Земли в её звездном венке на зубчатый горизонт, над которым время от времени взметывалось что-то вроде клубов дыма.
Он заметил это явление ещё в прошлую лунную ночь и, решив, что это пыль, поднятая падением метеорита, с некоторой тревогой спросил у Селены, так ли это.
Она ответила с полным равнодушием:
«Земля чуть-чуть смещается в небе из-за вибрации Луны, и передвижение её света по неровностям почвы создаёт оптические иллюзии. Например, если отражение света происходит за небольшим возвышением, то кажется, будто там взлетает облачко пыли. Эти явления очень часты, и мы не обращаем на них никакого внимания».
Он тогда возразил:
«Но ведь это может быть и метеорит! А метеориты часто попадают в людей?»
«Конечно. В вас, наверное, их угодило уже немало. Но в скафандре это не чувствуется».