Сборник
Шрифт:
– Ты уникален!
– повторил я, обнаружив, что эти слова помогают выдохнуть через ноздри запах виски, - но это только начало. Уже сам факт твоего бытия это чудо, не считая того, что ты когда-либо сделал, сказал или о чем мечтал. Тут я убрал свой палец и откинулся на спинку дивана, одарив его улыбкой.
– Навряд...
– сказал Генри и покраснел.
– Слишком много таких, как я.
– Ни одного, - взяв свой бокал, я понял, что он уже пуст, и выпил его порцию, потому что мои губы уже были сложены подобающим образом.
– Сти-и-в! Пока бармен приносил новую порцию, я
– Итак, мы начали с чуда. Куда направимся дальше? Как ты думаешь?
Он хмыкнул.
– Не знаю.
– Раньше о тебе кто-нибудь говорил такое, а?
– Нет.
– Ну ладно.
– Я выставил указательный палец, но не тронул его, потому что он был к этому готов.
В огромном зеркале за спиной Генри я снова увидел ту женщину. Она рыдала. Это, надо сказать, вообще было ее любимым занятием.
– Почему я об этом говорю, Генри?
– сказал я.
– Ради твоей же пользы. Ты ходишь по этой земле и всем рассказываешь, что ничего не сделал. А ведь ты уникум. Ну что, тебе лучше?
В ответ он пожал плечами.
– Нет... Просто я не думал об этом. Наверное, да.
– Он взглянул на меня, пытаясь понять, чего я жду.
– Ладно. Это уже хорошо. Это облегчает мне задачу, потому что я намерен продолжить свой опыт. Так кто ты. Генри?
– Ну, ты сказал, что я... уникум. Чудо. Я стукнул кулаком по столу, да так, что все подпрыгнули, даже плачущая девушка, отраженная в зеркале. А больше всех Генри.
– Не-е-е-т! Я скажу тебе, кто ты. Ты - бесцветность, ты зануда, ты ничтожество!
– Я неожиданно наклонился к нему, а он шарахнулся, как змея от соли, - Думаешь, это парадокс? Полагаешь, я сам себе противоречу?
– Не знаю, - губы его задрожали, но он через силу улыбнулся.
– Выпей, - я снова поднял бокал.
– За паза, голубые и карие, за огонь, пылающий в них, не за тот, на котором варево, а за тот, что сжигает двоих.
– Нет, спасибо, - сказал Генри. Я осушил свой бокал.
– А теперь объясню, почему, называя тебя чудом и в то же время ничтожеством, я не считаю это парадоксом.
– Понюхав его бокал, я поставил его на стол.
– Ты начинал именно так, как я уже сообщил: ты был уникален, необычен и так далее. Но сам-то ты считал, что родился голым и беззащитным. И потому все время что-то приобретал - способность говорить, читать, писать. Ты приобрел какое-то образование, работу в магазине. Ты получил право голоса и этот... извини меня... костюмчик. И какими бы скромными ни были твои достижения, ты приобрел намного больше, чем имел, когда родился. Впрочем, пожалуй нет, с тех пор ты все время теряешь... Какого черта ты все время смотришь в ту сторону?
– Эта девушка плачет. Но я тебя слушаю.
– Да, слушай, я говорю все это для твоей же пользы. А она пускай плачет: в конце концов поймет, что слезами горю не поможешь. И перестанет.
– А почему она плачет, ты знаешь? Еще бы я не знал! Но сказал только:
– Пустое... На чем я остановился?
– Я все время теряю, с самого рождения, - послушно напомнил Генри.
– Именно. Ты растерял свой потенциал. Ты начал, имея способность делать все что угодно,
– Удивительно, - сказал Генри с чувством.
– Ты все еще не понял, - продолжал я.
– Поясняю. В наше время одни в чем-то совершенствуются, другие нет. Если тебе повезло: у тебя есть талант и работа, где он нужен, - ты далеко пойдешь. Если в твоей работе не нужен талант - ты все же проживешь. Если таланта нет, то, специализируясь в одной области, его можно почти заменить. Но в каждом случае все зависит от того, насколько ты владеешь ремеслом и сколь усердно вкалываешь. Я вот, например, совсем другой. С-т-и-и-в!
– Мне не надо, - жалобно произнес Генри.
– Принеси то же самое, Стив... Не перебивай меня, Генри, я делаю тебе одолжение. Кто я такой? Можно сказать: специалист без специальности. Таких парней, как я, очень мало. Если я долго делаю одно и то же, у меня вот здесь, - я похлопал себя по лбу, - зажигается красный свет. И тут же я закрываю лавочку и придумываю что-то другое. Что касается способностей - я думаю, они у меня есть. Но я предпочитаю ими не пользоваться. Потому что они загоняют меня в одно какое-то дело, а я не тот человек, которого легко поймать в мышеловку. Нет - шалишь!
– Ты талантливый журналист, - робко сказал Генри.
– Спасибо, друг, но ты ошибаешься. Журналистика - это не талант. Это навык. Это умение расставить слова, облечь свои идеи в привычные всем формулы. Это все равно что учиться печатать на машинке - ты просто переводишь свою молекулярную энергию в символы. Имеет значение не то, что ты пишешь, а то, как ты это делаешь... Что такое, ты, кажется, отвлекся?
Генри смотрел мимо меня в зал.
– Она все плачет.
Иллюстрации STONE
– Не обращай внимания. Каждый день какая-нибудь женщина теряет мужа. Потом привыкает.
– А что - он умер?
– Окончательно и бесповоротно.
Он посмотрел снова на нее, а я - на его большой рот, на этот ряд крепких, неровных зубов. Его можно было понять - девушка привлекательная, да к тому же на горизонте чисто. Я задумался: что бы такое сказать Генри, чтобы он перестал улыбаться?
Он снова повернулся ко мне.
– Ты говорил о журналистике.
– Так вот. Предположим, ты пишешь один опус в неделю, и все написанное тобой заставляет читателя верить каждому слову. Предположим, в одной статье ты утверждаешь, что нас ждет конец света, а в другой, что мир вечен. Одна убеждает: хороших людей нет, просто каждый подавляет врожденные пороки. А другая провозглашает: никакое зло не убьет природного гуманизма человека. Понимаешь меня? И каждое слово любой статейки воспринимается как откровение, а вся серия - да она просто дышит правдой! Скажи мне, верит или не верит сам автор этой галиматьи тому, что пишет?