Сборников рассказов советских писателей
Шрифт:
— Куда пошлют, там и работал. Получал колько дадут. Мне больно обидно, что все получают пензию, а я нет. А еще больно грубо сказал секретарь Федька: от меня, мол, все зависит. Хочу дам бумагу, хочу нет. А я без работы не могу. Болею я от этого. Охо-хо-хо! Мало работал? Да я, брат родной, сидеть не могу. На быке шкуры возил в войну. А мосты через Петравку развалились. Это, как сказать? Телега без наклесток… Не телега — дроги. Шкуры с нее плывут… а я по река их ловить. По брюхо в воде плавал. Бумаг, говорит, нету. Это не доказывает. У меня свидетели есть. Кто хочешь подпишет, что дядя Васька работал.
— Надо такую бумагу, чтоб свидетели подписали… Хотя бы два человека. Понял? — пояснил Гладких. — Голошеин так сказал.
— Голошеин… Какой Голошеин? Федька, что ли? Дак он не хочет подписывать.
— Да что тебе дался Федька! — взорвался Гладких. — Пусть подпишут свидетели, которые знают, что ты работал.
— Ну да… Подпишут — подпишут, а не подпишут — и не надо. Мне больно то обидно, что бумаги, говорит, нет. Когда работать надо — бумаги не просят… а пензию — дай бумагу. Охо-хо-хо… — Он натянул глубоко, по самые брови, шапку, расправил уши и пошел.
— Наконец-то, — с облегчением сказал Гладких и, дождавшись, пока тот вышел, спросил: — Как думаешь, бестолочь или придуривается? Если придуривается, то неплохо играет.
— Небось есть захочешь — заиграешь.
— Нет, ты чудной! Что у нас тут богадельня, что ли? Кто ему велел бегать с места на место. Порастерял все… А теперь и штанов не соберет.
Володя был еще молодым человеком — чуть за тридцать перевалило, — судил обо всем строго. Я только пожал плечами и вздохнул, как давешний проситель…
— Тебя там директор ждет, из Мещерского совхоза, — перевел я разговор.
Он вдруг рассмеялся с каким-то предвкушением потехи и даже руки потер:
— Пусть посидит.
— Да неудобно. Может, позвать?
— Он не войдет… При тебе — ни за что не войдет!
— Что у вас за секрет?
Володя достал из ящика письменного стола сколотую булавкой машинописную рукопись и кинул передо мной на стол:
— Читай!
Я прочитал заглавие: «Письмо директору совхоза «Мещерский» Петру Емельяновичу Проскурякову»…
— Личное письмо? — спросил я, отодвигая рукопись.
— Да ну, личное! Вроде вызова послал директору, как раньше на дуэль вызывали. Самым честным поступком вашим, говорит, было бы сейчас же написать заявление об уходе. Не ваше это дело — быть директором, — Володя рассмеялся. — А, каково выдал?
— Кто этот судья?
— Да есть у нас один строптивый… Рабочий совхоза… тракторист.
— Простой рабочий?
— Ну, не совсем простой. Наш изобретатель Ступин. Слыхал?
— Это что в газетах пишет?
— Он. Съездил бы к нему. Интересный мужик…
— А что у него с директором?
— Как тебе сказать… Тут нашла коса на камень. Шерстит он директора и на собрании и в печати. А тот прижал Ступина на горючем. Приказал за пережог дизельного топлива удержать со ступинского звена. Ну и высчитали по тонне с каждого. Ступин ему письмо: за что? Что у нас, трактора не исправны? Топливо течет? Или на свои нужды гоняем трактора? По чьей вине пережог? Да по вашей. Летом солому возим на санях, а зимой на телегах. Возле фермы непроходимые болота — за уши трактора таскаем… Мы и так мало зарабатываем по вашей милости, а вы с нас за
— Кто же из них виноват?
— Виноват тот, кто поставил бывшего коновала директором совхоза, — с обычной своей резкостью заметил Володя. — Был плохой ветеринар в районной ветлечебнице. Куда его девать? А пошлем-ка зоотехником в совхоз. Там единица… Послали… Проходит года два, умирает директор. Кого на место директора? А там же есть зоотехник… в заместителях ходит. Вот и пускай старается. Он с дипломом. Совхоз-то животноводческий. Ему и карты в руки… Да что там говорить… — Гладких поглядел на письмо, полистал страницы. — И ведь вот хитрец, этот Ступин. Чует слабую струну и сечет прямо под самый корень. Вот послушай, что пишет: «Личное командование без совета и знания дела в наше время выглядит, как уродливое шарлатанство и обыкновенная наглость…» — Гладких поглядел на меня с вызовом: — Каково? — стал пояснять: — Этот машину конструировал по разбрасыванию удобрений. А директор запретил: «Нам не нужна такая машина!» А Ступин ему: «Кому это вам? Инженеру и агроному нужна. Мне, механизатору, тоже. Кому же вам? Очевидно, следует понимать — мне, директору. Мне так показалось, мне, директору, так захотелось; мне, директору, нет дела до того, что думают другие. Вот это и есть, говорит, волюнтаризм, то есть хулиганство». Ха-ха-ха! Так и написал… вот, смотри! — он ткнул пальцем в строчку и прочел: «Хулиганство».
— Ну, и что ж ты скажешь директору?
— Что ему скажешь… Хочешь послушать? — он озорно повел глазами и занес палец над кнопкой на торце стола. — Сейчас позову.
Я вспомнил, как директор при моем появлении поспешно взял со стола желтую папку (видно, там был второй экземпляр этого письма), с какой готовностью уступил мне очередь в кабинет, как услужливо кланялся, улыбался виновато: «Проходи, мол, ради бога… только не со мной…» И не мог пересилить себя.
— Неловко, — ответил я. — Лучше съезжу к Ступину.
— Ну, как знаешь.
Поездка моя в совхоз «Мещерский» случилась неожиданно скоро. На другой день с утра поднялась такая метель, что не видать было домов на том порядке улицы. За двое суток немыслимой круговерти намело-насугробило столько снегу, что мой Семен Семенович забастовал: «Куда в такую непогодь на охоту? В снегу вымокнешь по самую ширинку». У Гладких открылся какой-то семинар, и ему не до охоты. Я было загрустил совсем.
— Ты, кажется, к Ступину хотел съездить? — спросил меня Гладких. — У нас подвода туда идет. Секретарь застрял в лесничестве. Поезжай.
И я поехал. Совхоз «Мещерский» лежит в лесной полосе километров за двадцать от Тиханово. Туда и в обычную пору проехать было нелегко, а уж в распутье да в зимние заносы на автомобиле и не суйся.
Не доезжая до Еремеева, мы встретили странную подводу. Гусеничный трактор тянул грубо сколоченные сани, на которых стояли две железные бочки, валялись толстые оцинкованные тросы, лопаты, и в самом задке прижались две бабы, закутанные в клетчатые шали, да мужик в тулупе.
— Куда они снарядились? — спросил я своего возницу.