Сбываются другие мечты
Шрифт:
– Трактат писать не буду, – Ольга тоже злилась, Аркадия Львовича это удивило, обычно жену трудно было вывести из равновесия, – и без геройства обойдусь. Но я действительно считаю, что умный человек не бывает мерзавцем. Если мерзавец, значит, не умный. Значит, просто хитрый.
– Послушай, Оля. – Голос сына смягчился. Аркадию Львовичу даже показалось, что тот заулыбался. – Ну, посмотри ты вокруг. Радио, что ли, послушай. Послушай, как люди называют белое чёрным и не краснеют. А они вовсе не дураки.
– Философский
– Философский, – улыбнулась Ольга. Он до сих пор помнил, с какой любовью она тогда на него посмотрела.
– Оля считает, – усмехнулся Саша, – что японцы создали великую цивилизацию, потому что являются людьми исключительно высокой культуры. Вежливые очень.
– Да, – кивнула Ольга. – Я действительно так считаю. Хам ничего создать не способен, он может только всё разрушить.
Аркадий Львович улыбнулся, подумав, что ему нравится в жене всё, даже её детская наивность. В тот вечер они с Сашей недолго посидели на кухне, обменялись последними новостями, он проводил сына и забыл про его спор с Ольгой.
Недавно вспомнил, когда, включив радио в ожидании прогноза погоды, слушал витиеватую речь известного литератора. Тот возмущался нашей действительностью, едва ли не рыдал, уносясь мысленным взором за океан, где всё так замечательно и чудесно, и прочил в скором времени всеобщий ГУЛАГ. Идиот, подумал Аркадий Львович, вспомнил, как Саша и Ольга не сошлись во мнениях, и неожиданно с тоской понял, что жена, пожалуй, была права. Умный человек не станет выражать лживых и недостойных мыслей, просто потому что недостойные мысли ему в голову не приходят.
Чайник закипел. Аркадий Львович залил пакетики кипятком и заставил себя сосредоточиться на лежащих перед ним историях болезней.
– Ты можешь совсем не ходить на службу? – спросила Катя, на лету поймав падающий кленовый лист. – Раньше ты приходил только по вечерам.
– Я не у станка работаю. – Кирилл взял лист у неё из рук, бросил на газон за спинку деревянной лавочки. Катя проводила лист глазами.
– А где ты работаешь?
– В нормальной хорошей компании, – улыбнулся он. – Я редко не хожу в офис, просто сейчас особый случай. Я же говорил, что собираюсь жениться.
– Говорил, – кивнула она.
– Катя, – он двумя руками взял её за плечи, развернул к себе, – поехали ко мне. Ну поехали, не мучай меня.
– Я ещё ничего не решила. – Катя вовсе не считала, что «мучает» его, и это слово почему-то показалось ей неприятным.
– Чего ты не решила?
Она пожала плечами.
– Знаешь, – Кирилл откинулся на лавочке, вытянув вперёд ноги, – я раньше думал, что любовь – это привычка. Ну… когда с человеком хорошо, к этому привыкаешь, и ничего другого не нужно.
– А теперь ты как думаешь?
– Теперь не знаю. Знаю только, что с тобой мне всегда лучше, чем без тебя. Я тебя
Глеб никогда не заставил бы её определять, любит он или не любит. Даже в шутку. Он всё и всегда решал за себя сам.
– Кто-то из великих сказал, – усмехнулась Катя, – если любовь можно описать словами, это уже не любовь, а какое-то другое чувство.
– Наверное, твой великий прав, – задумчиво подтвердил Кирилл. Он отвечал ей машинально, Катя видела, что мысли его сейчас где-то совсем в другом месте.
– Тебе со мной скучно?
– Что за чушь! – вяло возмутился он и уже серьёзно объяснил: – Я могу попасть в неприятную историю и не в состоянии от этого отключиться. К тебе это не имеет никакого отношения.
– Ты предлагаешь мне руку и сердце и считаешь, что твои неприятности меня не касаются? – удивилась Катя. – Мне казалось, что в нормальной семье неприятности всегда общие.
– Я же рассказывал, что рано остался без родителей. Наверное, я не всё знаю про нормальные семьи.
– Какие у тебя проблемы?
– К тебе они не имеют отношения, – повторил он.
– Знаешь, – задумчиво сказала Катя, – мой брат очень любил свою будущую жену. То есть он и сейчас её любит, и она его любит. Но мне кажется, что он несчастлив.
– Почему? – Кирилл старался поддерживать разговор, но Катя видела, её слова его совсем не интересуют.
– Он всё время дёрганый, побитый какой-то. Боится опоздать домой с работы, даже к маме боялся лишний раз заехать.
– Почему?
– Варя, его жена, ревнивая очень. Мама считала, что она даже к нам ревновала. К ней и ко мне. Характер такой.
– Ну, это он сам виноват, – отрезал Кирилл. – Надо было поставить жену на место.
– Пойдём. – Катя поднялась, повернулась к нему: – Пойдём, Кирилл.
– Подожди. – Он взял её за руку, потянул. – Я вовсе не имел в виду, что буду ставить тебя на место.
– Я знаю, – сказала Катя. – Пойдём, я замёрзла.
Он покорно поднялся, взял её сумки с продуктами. Опять прогрохотал трамвай, Катя посмотрела ему вслед, повернулась и пошла в сторону дома.
К обеду Бородин разобрался с планами, завизировал договор и, не прощаясь, улизнул с работы. Хотел сразу ехать к Кате, но свернул в другую сторону и скоро припарковался у банка, где работала Лена.
– Катя, – позвонил он жене. – Сбрось мне эсэмэской Ленкин телефон.
– Зачем? – В её голосе отчётливо слышалось любопытство, и впервые за все последние дни ему показалось, что их жизнь обязательно наладится. До сих пор Катя обо всём говорила равнодушно и нехотя, как будто смертельно устала. Впрочем, наверное, так и было, раз она сделала то, что сделала.
– Потом расскажу, – пообещал Бородин. – Приеду и расскажу.
Слабо пискнул телефон, докладывая, что пришло сообщение, и Глеб набрал номер соседки.