Сценарии судьбы Тонечки Морозовой
Шрифт:
– Попей, попей, – приговаривала она, – полегчает, точно тебе говорю.
Василий крутил головой, морщился и мычал. Вода текла по щетинистой шее, проливалась на пиджак и олимпийку.
– Я ей все отдал, – вдруг выкрикнул он, отталкивая Тонечкину руку. Вода из стакана широко плеснула, попала Герману на джинсы. – Все, что у меня было, все мое богатство! У меня же оно было, богатство! И я ей отдал! А ее убили! И я… умираю!..
– Саш, давайте правда «Скорую» вызовем?..
Герман
– У нее вся жизнь была в этих часиках, – продолжал бормотать Василий. Желтое лицо его покрылось потом. – Так она говорила. А мне передали, они пропали, и жизнь пропала, и моя пропала тоже.
– Чья жизнь? В каких часиках, Вася? Так Света говорила, да? Про свои часы?
Василий стал закатывать глаза. Тонечка быстро оглянулась на Германа, вид у нее был испуганный.
– Песчаный проезд, дом тринадцать, квартира сто, – говорил тот в телефон. – Похоже на сердечный приступ. Лет сорок, точно не знаю. Василий Филиппов. Мой телефон?..
– Найди, – прохрипел Василий. – Она умерла, но ты найди. Хорошая девочка… жалко…
– Внизу домофон, просто набираете номер квартиры. Когда вас ждать? – громко спрашивал Герман трубку. Подошел и отдернул пыльную штору. В комнату ринулся солнечный свет. – Нет, давайте точнее! Я понимаю, что много! Я все понимаю, но…
– Он умер, – вдруг сказала Тонечка. Она стояла возле дивана на коленях.
Герман в один шаг оказался рядом, зачем-то сунул Тонечке свой телефон и посмотрел.
Василий Филиппов лежал вытянувшись и не дышал. Лицо у него было такое, словно он умер давно, несколько дней назад.
– Человек умер, – проговорила Тонечка в телефон. – Да, только что. Пока вы беседовали. Приезжайте.
Герман взял ее за плечо. Она поднялась и посмотрела ему в лицо.
– Дать тебе воды? – спросил он буднично.
– Я не хочу пить.
– Давай я тебя в кресло отведу.
– Саш, я не хочу сидеть.
Они еще немного постояли рядом с Василием.
– Ерунда какая, – пожаловался Герман. – Ну, что это такое?!
– Это жизнь такая.
– Ничего в ней не понимаю. Чем дальше, тем больше не понимаю.
– Никто не понимает.
Так они стояли над мертвым режиссером Филипповым и разговаривали обыкновенными голосами.
– Как ты думаешь, его на самом деле убили?
– Он помер у нас на глазах. Ты его не убивала? Потому что я точно нет.
– Я серьезно спрашиваю, Саша!
– А я тебе серьезно отвечаю.
– Но ведь он все время вчера повторял, что его убьют. А сегодня умер.
– Он умер с перепоя.
Тонечка вздохнула:
– Хорошо бы так.
– Хоть как, все равно никакого удовольствия, по-моему.
Она улыбнулась
– Ты какой-то непробиваемый мужик, – сказала она, пожалуй, с уважением.
– Ну, всерьез оплакивать его я не в состоянии.
– А кто к нему приходил, ты не знаешь?
– В каком смысле – приходил? Он все время с кем-то жил, одно время с женой, потом с девицами всякого сорта. Разумеется, кого-то из них я знаю, но не всех.
– Нет-нет, кто ему приносил еду и выпивку?
– Понятия не имею! Да, наверное, он сам и приносил! Вряд ли у него прислуга!..
Тонечка осторожно, словно боясь разбудить спящего, отошла от дивана и поманила Германа за собой:
– Иди сюда.
– Что? А, иду.
Она открыла холодильник – осветилось пластмассовое нутро, заросшее по задней стенке желтой ледяной шубой.
– Смотри.
Он заглянул. Холодильник был пустой и заброшенный, как и квартира. На полках ничего, кроме двух усохших сморщенных сосисок и лимона с магазинной наклейкой.
– Ну, я смотрю.
Тонечка взяла лимон и сунула ему под нос.
– Видишь наклейку? Такие клеят в супермаркетах, когда продают поштучно. Яблоки или апельсины. Или лимоны! Их взвешивают и приляпывают бумажку с ценой и датой. Видишь?
Герман повертел лимон перед глазами.
– Сегодняшнее число, – сказала Тонечка. – К нему кто-то сегодня приходил. Принес лимон. И бутылки.
Герман серьезно посмотрел на нее.
– Почему бутылки? Здесь нет никаких бутылок.
– Зато вон там есть, под столом.
Они вернулись в комнату, и Тонечка полезла под журнальный стол.
Герман присел на корточки и тоже заглянул.
– Вот это вчерашние бутылки, – шепотом заговорила Тонечка и стала показывать, какие именно вчерашние. – А на столе сегодняшние.
– Чем они отличаются?
– Под столом только бутылки из-под виски и коньяка. А на столе, видишь, какой набор.
Он взглянул на стол.
– Вчера и ночью он пил виски и коньяк. А сегодня и вино, и мартини, и водку! И коньяк совсем другой. Под столом «Арарат», а это, по-моему, киргизский, что ли…
Рассматривать бутылки и рассуждать про коньяк рядом с только что умершим человеком Герману было невмоготу, зря Тонечка назвала его «непробиваемым»!
Он взял ее за штрипку джинсов, потянул, заставил вылезти из-под стола и увел на кухню.
Открыл кран и умылся холодной водой. Руки вытер о джинсы, а лицо вытереть было нечем, капли падали с подбородка.
Она проворно достала из заднего кармана упаковку бумажных носовых платков и подала.
– Саш, тебе нехорошо?
– Мне отлично. Я только хочу отсюда уехать.