Счастье быть собой. Перерождение
Шрифт:
Наутро мы с мамой отправились в магазин. Пулей вылетела из подъезда и поспешила на заброшенную стройку. Там нашла только разорванные в клочья ушки и лапки Фили. Соседские дети, видимо, решили надо мной подшутить. Или же злились на меня: я не жила здесь всю свою жизнь, а переехала сюда не так давно. Так или иначе, Филю было не спасти.
Я рыдала на весь двор, упав на колени, согнувшись над изуродованной собакой. Мама, увидев, что я горько плачу над варварски разорванным детьми Филей, подбежала успокаивать и сама расстроилась,
– Его невозможно собрать по частям и зашить.
Для любого ребёнка потеря плюшевого друга – настоящая трагедия. Долго из-за чувства вины я не могла смириться: предала Филю, оставив на стройке из-за страха перед грозным дядей Яшей. Если бы я предприняла попытку вернуться на заброшенную стройку в тот же вечер, возможно, спасла бы «жизнь» Филе. Но дядя Яша ни за что бы не отпустил меня.
Бывала в нашем доме относительная идиллия. Отчим появлялся в восемь вечера, слишком поздно для него. Как только он входил в комнату, от него чувствовался кисловатый запах алкоголя. Дядя Яша любил выпить. Он пил вино после работы и был тогда добр ко мне.
– Лира, смотри, шоколадку принёс тебе! – крикнул он однажды, заваливаясь в подпитии, шатаясь и пытаясь удержать равновесие.
Он, согнувшись в коридоре, чуть не падал, снимая туфли. Я подбежала. Знала: бояться нечего. Помогла ему удержаться на ногах.
– Добрая девочка.
Глаза у дяди Яши были подёрнуты поволокой, посерели. Верный признак его добродушия. Я улыбнулась.
– Держи, на здоровье, – сказал он и протянул мне шоколадку «Алёнка».
– Спасибо, – улыбнулась я.
Я спрятала «Алёнку» в стол – съем на следующий день. Тут в комнату вошла мама. Скривилась от запаха, поставила на стол таз с помытой посудой. С недовольным лицом смотрела на дядю Яшу, пытающегося снять ботинки.
– Вроде вторник на дворе, Яша! – сказала мама грозно.
Она тоже не боялась его.
– Ну, Леночка, немножко выпили.
Дядя Яша справился с ботинками, стал прямо в куртке обнимать маму сзади. Он что-то тихо ей говорил, а она слабо отбивалась. Он обнял её силой. Мама скривилась от отвращения. Она не любила, когда он обнимался, будучи нетрезвым.
Я не знала, куда деться от жаркого стыда. Сделав вид, что закончила с уроками, забралась на кресло-кровать.
Нырнув под одеяло с головой, поняла: забыла шоколадку в ящике стола. Обидно до слёз! Спать не хотелось, «Алёнка» скрасила бы остаток вечера. Вылезать за ней никак нельзя. За ширмой из покрывала, которая висела между моим креслом-кроватью, их диваном и разделяла комнату на две части, дядя Яша наверняка целовал пахнущими спиртом, слюнявыми губами мамину шею. Она выворачивалась, слегка отталкивала его. Я представила эту сцену, стало противно. Нет, «Алёнке» придётся ждать завтрашнего дня.
Бывали дни, когда обо мне забывали. Перед глазами до сих пор стоит яркая картина. Я ем суп, вернувшись после школы. На улице холодно, из окна веет
Я вздрагиваю. В моменты опасности мозг научился паниковать и «теряться». Отключаюсь, перестаю слышать крики, начинаю видеть и изучать всё вокруг.
Резкий звук удара. Я вздрогнула и не смогла не обернуться.
Мама, прижав руку к лицу, согнувшись, стояла посреди комнаты.
– Что ж ты делаешь, псих?
– Довела! – зарычал дядя Яша.
На нём растянутая майка. Выглядел грозно. Меня затрясло от страха. Ложка в руках скакала. Только бы не заметил меня.
– Водка твоя тебя довела! Что ж ты её не бьёшь?! – закричала обиженно мама.
– Я понял: тебе муж не мил. Ну так уходи от меня! Чего ты ждешь?! – дядя Яша кричал в истерике.
– И уйду. Такое чувство, что только этого и добиваешься! – в гневе крикнула мама.
– Ах так! – взревел дядя Яша.
Он весь напрягся, надулся, подбежал к шкафу, достал аптечку, схватил шприц с иглой. Быстро воткнул его себе в вену и упал на пол.
Мама ахнула.
Театр дома происходил частенько. Во мне всё холодело при виде картины, как мой отчим хватается за пустой шприц. Подобное чувство испытывает человек, когда смотрит драму: дыхание замирает, кажется, слышно бьющийся в ушах стук сердца.
Дядя Яша закричал судорожно:
– Я убью себя, слышишь?! Раз тебе всё равно на меня, уходи и мелкую свою забирай!
Он любил устраивать такой спектакль. Иногда мне казалось: он действительно вколет себе воздух в вену и умрёт. При таких сценах моя психика не выдерживала. Я громко кричала, плакала на всю комнату, звала соседей:
– Помогите, кто-нибудь! – кричала я.
Боялась, дядя Яша убьёт себя.
Но мама всегда умела отговорить отчима, успокоить. Теперь понимаю: он вряд ли бы так сделал. Яша любил жизнь, такую никчёмную.
К тому же к смерти у дяди Яши было особое отношение. Помню, мы ходили несколько раз на кладбище к могиле его дочери от второго брака. Подходя к кладбищу, он стихал, был спокойным и угрюмым. На его лице проступали морщины. Глаза становились грустными, серьёзными.
Его старшая дочь погибла в автомобильной катастрофе. Я никогда не спрашивала, как произошла авария. Но, как любой ребёнок, чувствовала его тоску. Сопереживала ему, плакала вместе с ним. В такие дни никаких ссор в нашей семье не случалось. Он пил вино, сухо обнимал маму, меня, скорбел. Ему становилось невыносимо тяжело от мысли об утрате собственной дочери.
Я жалела его, казалось, мы с ним похожи. У него не было дочери – и я ей замена. У меня не было отца – и Яша был ему заменой. Двое чужих людей, объединённые одной несчастной, уставшей, работающей на износ женщиной – моей мамой. Вероятно, она хотела, чтобы мы были одной семьёй, друг друга полюбили. Но это невозможно.