Счастье бывает разным
Шрифт:
Уже в машине, выслушав от Татьяны кучу наставлений и получив даже письменные инструкции, Чистов спросил Марину:
— А как мы будем лечить ему прикус?
Она засмеялась в ответ:
— У него правильный прикус.
И как же он сам этого не понял!
Папа всегда мне напоминал: «Помни, дочка, у сильного
Думаю, я его не подвела.
Когда Иван сообщил мне, что жить теперь будет с этой министерской чиновницей, я лишь улыбнулась в ответ — как скажешь, милый.
А что я могла еще ответить? Он ведь и в самом деле просто сообщил о своем решении. Предоставив мне уже без него принимать свое.
Нет, конечно, можно было разбить что-нибудь из коллекционного фарфора и сказать: ни за что!
И что дальше?
Иван ведь все равно сделает по-своему, а я навсегда потеряю возможность его вернуть. Еще хуже было бы давить на логику и папины ресурсы. Результат был бы тот же, что и в первом варианте, только быстрее.
Так что выступила я хоть и незачетно, как говорит нынешняя молодежь, но, пожалуй, единственно верно. Разумеется, это не значит, что я удержу Басаргина, но это значит, что — попытаюсь.
Поплакала я уже дома, оставшись в одиночестве. Никогда так еще не плакала, аж до икоты. Выходила из непотребного состояния, сама себе надавав ладонями по щекам. Было и больно, и — одновременно — успокоительно: безусловные рефлексы всегда сильнее условных.
Придя в себя, почувствовала то, что сопровождает меня теперь постоянно: гнетущее ощущение беды. Нет, не постоянно, конечно. Отвлекаюсь на вкусную еду — опять безусловные рефлексы. На разговоры с умными людьми. На решение каких-то бытовых проблем. Но стоит остаться без забот — как вот оно. Особенно это неприятно ощущать по утрам. Я и с Иваном привыкла просыпаться в одиночестве — он слишком редко ночевал дома, да и само слово «дом» было для нас понятием условным. Но раньше его утреннее отсутствие означало лишь то, что наша встреча обязательно состоится.
Сейчас такой главной уверенности в моей жизни нет.
Иван, кстати, вовсе не пропал. Наоборот, окружил меня бытовой заботой. Помог с трудоустройством, хоть и с дьявольской подоплекой. Я, конечно, тепло его поблагодарила, ни словом не намекнув на полное понимание ситуации, и покорно пошла по указанному им курсу.
Я пятнадцать лет терпеливо занималась различными видами восточных единоборств — папа всегда находил мне лучших учителей — и точно знаю, как важно уметь подчиниться силе соперника. Чтобы потом ее использовать.
Вторая причина, почему я пошла в эту недоделанную «Птицу счастья», — Владимир Сергеевич Чистов, официальный
Действительность оказалась гораздо сложнее моих предположений. Подкаблучник и неудачник Чистов и в самом деле был мужчина. В моем полном понимании этого слова. Понаблюдав за ним в разных ситуациях, я пришла к парадоксальному выводу.
Басаргин завоевал меня именно потому, что был русским самураем. Я таких, кроме папы, раньше не встречала — нежный и беспощадный. А встретив, не пожелала пропустить.
Чистов же — антиБасаргин. И при этом — не менее самурай, чем Иван или мой отец. Это было так необычно и неожиданно, что, похоже, он меня заинтересовал не только как союзник, хотя по сравнению с желанием вернуть Ивана все мои прочие желания как-то меркнут…
Навела детальные справки и о Екатерине Степановне. Наступлю на горло собственной песне и скажу: в ней есть что любить. Но и надежда появилась.
Судя по всему, вдвоем с Басаргиным им будет несладко.
Неправильно сказала.
Вдвоем с Басаргиным никому не будет сладко. Но я, Марина Ли Джу, готова раствориться в этом человеке. Без прогнозов и прикидок, без страха и сожалений. Готова ли на подобное Воскобойникова — большой вопрос.
Второй вопрос — готова ли она навсегда расстаться с бывшим мужем?
Сейчас — наверное, да. Однако когда его действительно не будет с ней рядом — тогда посмотрим.
И все же эта крутая тетка — полнейшая дура. Прожить жизнь с самураем и не заметить этого — надо суметь.
Впрочем, Воскобойникова не сильно глупее меня: связать жизнь с ураганом — тоже не слишком умно…
11
За эти два месяца много чего произошло в жизни Екатерины Воскобойниковой. И не только в личной.
Она — неожиданно для себя — стала заместителем министра, то есть перешла из страта, в котором решения обдумывали и готовили, в страт, где задачи, собственно, ставились, а затем — после теоретической проработки — велось их реальное исполнение.
А еще — она перешла работать в узкое, донельзя концентрированное пространство, где текли, сливались, расходились и перехлестывались огромные финансовые потоки огромной страны, на которые алчно взирало множество глаз и к которым — с недвусмысленной целью — тянулось множество рук.
Зачем она согласилась — до сих пор не понимает. Хоть вроде бы отвечает в основном за те же вопросы научного обеспечения принимаемых решений, но работа в правительстве — это работа в правительстве.
Возможно, надо было сказать — нет. Однако с детства полученные навыки и душевная закалка не позволили отказаться.