Счастье и тайна
Шрифт:
— Ну ладно, только тебе, — сдалась она. — И никому больше.
— Я никому не скажу, — пообещала я.
— Ну хорошо. — Она была как прилежный ребенок. — Иди сюда.
Она, подошла к шкафу и достала полотно, потом прижала картину к себе, чтобы я ничего не увидела.
— Дайте же мне посмотреть!.. — умоляла я.
Она развернула ее, все еще прижимая к себе. На картине был изображен фасад южного крыла. Перед домом на камнях лежало тело Габриела. Оно было так натурально изображено, что, глядя на него, я почувствовала приступ
Я, наверное, от потрясения ахнула, потому что тетя Сара довольно засмеялась. Мой ужас послужил ей лучшим комплиментом.
Я с трудом выговорила:
— Все выглядит таким… реальным!
— Оно и должно так выглядеть, — сказала она задумчиво. — Я видела, как он там лежал, вот так он и выглядел. Я спустилась вниз и посмотрела на него — до того, как его забрали.
— Габриел… — простонала я, не помня себя. Вид этой картины всколыхнул столько нежных воспоминаний, и теперь я представляла его очень ясно — впервые после утраты.
— Я сказала себе, — продолжала тетя Сара, — это будет темой моей следующей картины… И вот она.
— А Фрайди? — воскликнула я. — Вы ее тоже видели?
Казалось, она старается вспомнить.
— Видели, тетя Сара? — настаивала я.
— Это была преданная собачка, — сказала она. — Она погибла из-за своей преданности.
— А вы видели ее мертвой… как и Габриела?
Она опять нахмурилась.
— Вот же она, на картине, — сказала она наконец.
— Но там она лежит рядом с Габриелом. Ведь этого не было?
— Не было? — переспросила она. — Они убрали ее, да?
— Кто убрал ее?
Она вопросительно смотрела на меня.
— Кто убрал? — получилось, будто она спрашивает об этом у меня.
— Тетя Сара, вы ведь знаете, правда?
— Да, я знаю, — весело ответила она.
— Ну тогда скажите… пожалуйста. Это так важно для меня!
— Но ты же тоже знаешь!
— Если бы это было так! Вы должны сказать мне, тетя Сара. Знайте, это очень поможет мне.
— Я не помню.
— Но вы столько всего помните! Вы должны вспомнить такую важную вещь.
Лицо ее просветлело.
— Я знаю, Кэтрин. Это был монах.
Она выглядела такой невинной. Я понимала, что она помогла бы мне, если б только могла. Я видела, что она живет как бы в двух измерениях — в реальной жизни и в выдуманном ею мире. Эти измерения пересекаются, так что она не понимает, где кончается одно и начинается другое. Люди, живущие в этом доме, недооценивали ее. Ей поверяли свои тайны, не понимая, что ее мышление можно сравнить с повадками вороны, падкой на все яркое и блестящее. Так и она самые яркие впечатления хранила в своей памяти.
Я опять посмотрела на картину. Теперь, когда у меня притупилось первое впечатление от того, что я увидела Габриела и Фрайди
Сара как будто прочитала мои мысли, что еще раз говорило о том, что ее наблюдения, если их можно так назвать, были очень проницательными.
— Это все из-за тебя, — сказала она.
В эту минуту она была похожа на пророка, от которого будущее, таящееся для всех нас во мгле неизвестности, было отделено лишь полупрозрачной пеленой.
Я молчала: она подошла ко мне и взяла за руку выше локтя. Прикосновение ее горячих пальцев ощущалось даже сквозь ткань рукава.
— Я не могу закончить, — капризно проговорила она. — Я не знаю, куда поместить тебя… понимаешь? Она повернула картину к себе, чтобы я ее не видела, и прижала к груди. — Ты не знаешь. Я не знаю. Но монах-то знает… — Она вздохнула. — Да, нам придется подождать. Какая досада! Я не могу начинать другой, пока не закончу этот.
Она подошла к шкафу и убрала полотно. Потом повернулась ко мне и заглянула в лицо.
— Что-то ты плохо выглядишь, — заметила она. — Пойди-ка, сядь. Тогда с тобой будет все в порядке, правда? Бедная Клер! Она умерла, ты же знаешь. Габриел, можно сказать, убил ее.
Я старалась отделаться от впечатления, произведенного этой картиной, и рассеянно сказала:
— Но у нее было больное сердце. А я молода и здорова.
Она склонила голову набок и лукаво посмотрела на меня.
— Может быть, поэтому мы с тобой и друзья… — начала она.
— О чем вы, тетя Сара?
— Мы ведь друзья. Я поняла это с самого начала. Как только ты вошла, я сказала себе: «Мне нравится Кэтрин. Она понимает меня». Вот почему, я думаю, они говорят…
— Тетя Сара, скажи, что ты имеешь в виду? Почему мы с тобой понимаем друг друга лучше, чем кто-либо из живущих в этом доме?
— Они всегда говорили, что я переживаю второе детство.
Я ужаснулась от дикого предположения.
— А что они говорят обо мне?
Она помолчала, потом сказала:
— Мне всегда нравилась певческая галерея.
Мне не терпелось узнать, что сейчас творится в ее одурманенном мозгу. Потом я поняла, что она уже начала мне рассказывать, и что певческая галерея имеет какое-то отношение к тому, что ей удалось узнать.
— Вы были на певческой галерее, — догадалась я, — и услышали чей-то разговор?
Она кивнула, потом покачала головой:
— Нет, я не думаю, что у нас не будет много украшений к этому Рождеству — из-за Габриела. Может быть, немного веточек остролиста…
Я была в отчаянии, но понимала, что надо быть осторожной, чтобы не напугать ее. Она что-то услышала, но боится повторить, потому что чувствует, что этого делать нельзя. Если она поймет, что я стараюсь узнать что-то, она станет осторожной и не скажет мне ничего. А мне надо было как-то выудить у нее это — мне необходимо было знать, что говорили обо мне.