Счастье на тонких ножках
Шрифт:
Резко выпрямившись, вцепившись в спинку кровати, я часто задышала и только в этот момент заметила белый конверт… Он тоже лежал на простынке, но чуть выше и левее. Вероятно, изумление помешало мне обратить на него внимание раньше – новый поток вопросов закружился в голове, и я, ослабев, опустилась на стул. Догадки толкали к действиям (в конверте письмо! хватай его!), но я не двигалась с места минут пять. Я была абсолютно уверена, что тетя Тома не имеет к этому никакого отношения, а представить, будто кто-то пробрался в дом и положил подарок мне под подушку, решительно не могла!
Но кто-то
Я поднялась, вновь протянула руку и взяла конверт. Открыла его и вынула небольшую фотографию. На меня, улыбаясь, смотрела необыкновенно красивая женщина. Летнее платье… сумочка… босоножки… русые волосы по плечам… и уже знакомое ожерелье на шее…
Мама. Это была моя мама.
Я ее вспомнила.
Но только ее.
И больше никого и ничего…
Глава 2
Я попадаю в переделку, но на помощь спешит прекрасный принц…
Тетя Тома вернулась утром. Субботы она всегда любила, и я полагала, что настроение у нее будет вполне нормальное. То есть меня не заставят в профилактических целях («работай, может, человеком станешь!») драить полы, таскать дрова из сторожки («кланяйся Дмитрию Петровичу за его доброту!») или выбивать ковры, предварительно присыпав их снегом. Я так часто занималась и тем, и другим, и третьим, что с досок пола давно слезла краска, дрова буквально вываливались из сарая, а два ковра – гордость тети Томы – находились в пограничном состоянии между жизнью и смертью и могли рассыпаться при следующей чистке на клочки.
Но надежды на спокойные выходные оказались напрасными – в десять часов двор огласился сначала жалобным скрипом калитки, а затем гневным рыком моей тетки:
– Прохлаждаешься, заноза! А чего прохлаждаешься? Делать нечего?! Людка, сволочь, опять меня в карты обставила! Три дня теперь голодать будем!
Людмила Игоревна – наша соседка, милейшая женщина шестидесяти трех лет, до икоты боялась тетю Тому и по этой причине ни в чем ей не отказывала. А в карты играла исключительно на копейки, иначе уже давно бы слегла с инфарктом…
– Доброе утро, – невпопад ответила я, запоздало сообразив, что эти слова наверняка вызовут очередной приступ раздражения. Но мое сердце пело и замирало от счастья – я находилась далеко-далеко, за тридевять земель… Привычная ругань и даже настоящая трехдневная голодовка не смогли бы отнять мою радость. Я стала сильнее. На чуть-чуть. Но все же.
– Вы посмотрите на нее! – всплеснула руками тетя Тома. – Утро у нее доброе… Тринадцать лет девке, а ума ни на грош! – она фыркнула, прошла мимо, затем резко остановилась и развернулась. Колючий взгляд проткнул меня насквозь. – Ты почему улыбаешься? Что у тебя в голове, я спрашиваю?!
Я не улыбалась – точно. Может внутри, втайне… Но тетка отчего-то безошибочно угадала мое состояние.
Конечно, я думала о вчерашнем дне, вспоминала чуть ли не каждую минуту и задавалась миллионом вопросов. У меня разом появилось столько волшебных секретов, что все плохое мгновенно отскакивало в сторону.
Во-первых, ожерелье и фотография. И то, и другое я убрала в надежное место – за подкладку осеннего полупальто (тетя Тома отдала мне его уже
«Тетя Тома ничего не должна узнать…»
Моя уверенность в том, что к украшению и фотографии она не имела никакого отношения, была незыблема, как скала. Нелюбовь я чувствовала практически каждый день и вовсе не обманывалась на этот счет. Интуиция тихонько нашептывала: «Не показывай, ни за что не показывай ожерелье…», и я, мысленно соглашаясь, собиралась поступать именно так.
Но кто принес бесценный подарок? Кто этот человек? Как он нашел меня и почему прячется? Единственное объяснение, которое я находила правдоподобным, заключалось в следующим: кто-то когда-то знал моих родителей и теперь хорошо относится ко мне, наверное, живет рядом, но, к сожалению, боится гнева тети Томы (а ее гнев – это не нравоучительное «как вам не стыдно», это гром, молния, взмах топором и проклятия до третьего колена), и… В общем, решил он сделать доброе дело. И сделал. Да.
Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо!
Во-вторых, Павел. Он особенный – добрый, серьезный, умный, красивый, и я обязательно должна увидеть его хотя бы еще раз…
Я представляла, как он берет меня за руку, и мы топаем по дороге к школе или болтаем на перемене у окна. О, пусть он переедет сюда, к бабушке и дедушке, и учится со мной в одной школе…
– Что у тебя в голове, я спрашиваю? – повторила тетя Тома и сдвинула брови.
– Э-э-э… – ответила я, пытаясь изобразить на лице глубокую растерянность и на всякий случай не менее глубокое огорчение.
– Ты, часом, умом не тронулась? – поинтересовалась тетка с насмешкой, а может, даже с надеждой. – Бери сумку – и марш в магазин! Дома шаром покати, а она стоит, как кладбищенская часовня! Как есть заноза! – Вынув из кармана деньги, тетя Тома добавила командным тоном: – Макарон купи, консерву какую-нибудь подешевле, печенья и сахара.
Трехдневная голодовка, видимо, опять откладывалась на неопределенный срок. Радуясь, что не нужно драить полы, я совершенно счастливая понеслась в сторону магазина. Было жаль, что шарф остался дома, но и его показывать тетке я не хотела – подарок Павла я тоже собиралась трепетно хранить.
Магазинчик находился недалеко от сторожки, и мне предстоял не слишком долгий путь мимо соседских домов, круглого заледенелого пруда и наваленных кое-как бревен, давно вросших в землю и превратившихся в место для посиделок. По печенью я очень соскучилась и собиралась купить не какое-нибудь обычное, похожее на картонку, а вкусное, овсяное (и пусть тетя Тома потом распилит меня на части!). Бодрое, радостное настроение не покидало меня всю дорогу, я лишь жалела о том, что вчера съела только три эклера.