Счастье с третьей попытки
Шрифт:
– Ну, в общем, Серега возмутился чего-то. Говорит, вам-то, мол, что? Это моя задница страдает. Может, чуть не так. Она говорит, мы сможем это устранить. А он – пока вы соберетесь, то да се… Короче, говорит, я его видел. И точно знаю, что это он!
– Кого?! Кого видел?!
– Я не знаю. Замок начал щелкать, я пулей домой, чтобы не застукали, – призналась Вера, обернулась на газовую плиту. – Может, чаю, Кочубей?
– Нет, спасибо… – Он снова потер щеки, они казались замороженными. – Что потом? Что было потом,
– А я знаю?! – фыркнула она неуверенно, но тут же осеклась под его жестким взглядом. – Ну… Дверь Серегина хлопнула. Шаги вниз по лестнице. Я на балкон пулей. Стою, смотрю…
– Что вы видели?!
– Что увидишь, Кочубей, в такую погоду? Фонари хоть и горят, но… Кусты, деревья, разрослось все. Сколько раз писали в ЖЭК, чтобы опилили. Ни хрена никому дела нет!
– Она вышла из подъезда одна?
– Да, – с явным облегчением выпалила Вера.
И не понятно было, что ее радовало. То ли что смогла это увидеть вчерашним роковым вечером и смогла быть полезной ему – Харламову. То ли что Устинов не пошел следом за Ларисой, исключив Ларису тем самым из разряда соперниц.
– Дверь открылась. Свет упал на ступеньки, это мне видно было. Она вышла, так вот поежилась. – Вера зябко шевельнула огромными плечами в овечьей шкуре. – Дверь захлопнулась и…
– И что дальше?
– Ничего. – Ее взгляд снова плутовато вильнул в сторону.
– Вера! Вы же сказали, что она к мужикам клеилась. Сказали в самом начале? – напомнил ей Вадик.
– Ну, сказала, – нехотя призналась она.
– Почему вы так сказали? Устинов понятно. Она его ждала. Заставила вас нервничать. Но это один мужик, Вера. Кто был еще? Кто?!
– А я знаю?! – огрызнулась она, вскочила со стула и начала хлопотать с чаем.
Гремела чашками, заварочным чайником, без конца просыпала сахар мимо сахарницы, чертыхалась, лила кипяток. Вадик терпеливо ждал. Не уходил. Не торопил. Вера что-то знала. Это могло быть важно, а могло оказаться и пустышкой. Но она точно что-то знала. И решила промолчать. Почему? Боялась? За себя или за Устинова, к которому явно питала симпатию? Вон и соседка с первого этажа подтвердила, что она к Устинову клеилась.
– Пей чай, Кочубей, – буркнула она, ставя перед ним красивую пузатую чашку.
Сама отошла к окошку, уставилась на улицу, сунув руки под мышки.
– Вера, – позвал он, вежливо отхлебнув из чашки пару раз. Чай был терпким, вкусным. – Вера, понимаете, может так получиться, что вы стали свидетелем…
– То-то меня и пугает, Кочубей! – воскликнула она плаксиво, и крупное тело ее содрогнулось, Вера сцапала обеими руками широкую тюлевую занавеску, смяла ее. – Серега вон тоже собирался засвидетельствовать, а что вышло?!
– Что вышло?
Вот про Устинова она бы лучше не говорила ничего. Эта сволочь…
Только бы Вадику добраться до него! Он из него всю душу вытрясет! Из-за него погибла Лариса!
– Вышло то, что ему теперь скрываться приходится, – нехотя вымолвила Вера, вернулась тяжелой поступью к столу, села, глянула на Харламова с мольбой. – Он ведь куда-то смылся, Серега-то. Рано утром и смылся, я видела в окошко. А куда? И так толком не жил тут. Набегами. Сдавать даже собирался квартиру. А теперь и вовсе не явится.
Закончила она уж почти со слезами.
– А где он жил, раз тут редко появлялся?
Харламов ей поверил. То, что квартира Устинова была нежилой, было ясно с первого взгляда. Со второго становилось понятно, что поспешных сборов там тоже не было.
– Где-то домик у него есть. В районе, – отозвалась она со вздохом. – Сколько раз обещал меня туда в гости пригласить. Да только болтал… Тут редко появлялся.
Харламов поблагодарил за чай, поднялся. Глянул в ее макушку.
– Вера, что было после того, как подъездная дверь за моей начальницей закрылась?
– Ничего, – неуверенно дернула она головой. – Не видно же ничего. От подъезда до освещенного тротуара три-четыре метра. Они просто тонут в темноте. Меня один раз разожгло вечером выйти подышать, так чуть собаку бабы Нюры не раздавила. Инфаркт едва не свалил. Ни черта не видно!
– Хорошо, пусть так. Эти метры, что преодолела Лариса Ивановна, тонут в темноте. Вы не видели, как она там шла. А потом, когда она вышла на свет, под фонари? Потом что?
– А ничего. Она так и не вышла на свет-то, – едва слышно произнесла Вера и всхлипнула. – Я ждала, ждала, а она так и не вышла. Я подумала тогда, что она Серегу снова дожидается. В темноте. А когда уж утром Серега с сумочкой смотался, а потом ваши подкатили с мигалками, тогда уж… и поняла…
– Что поняли, Вера?
– Что беда, Кочубей. Беда с твоей начальницей-то. Только смотри у меня! – Вера вдруг погрозила ему крупным пальцем, глянула зло. – Не смей Серегу обвинять. Не он это, не он!
– А кто же?
– А я знаю?! – воскликнула она. – Кто-то, кто поджидал ее в темноте.
– Вы не видели?
– Нет! – отпрянула она в сторону, когда Харламов над ней склонился. – Нет, не видела! Никто на свет не вышел. Ни начальница твоя, Кочубей, ни тот, кто ее ждал.
– Н-да…
Выходило, Ларису ждали? Выходило, ее туда заманили обманом? Раз Устинов категорически открещивается от своего звонка, значит, это кто-то другой? Кто, черт побери?! Кто?
Он обошел стул, на котором горбилась Вера в нелепом костюме, напоминающем овечью шкуру. Пошел в прихожую. И уже успел завязать шнурки на левом ботинке, оставался правый, когда она выплыла в дверной проем.
– Слышь, Кочубей… – Она захватила кудряшку возле уха, накрутила ее на палец. – Только я ведь ничего тебе под протокол не скажу. Ничего не видела и не слышала.