Счастье взаимной любви

Гончарова Ирина

Происходящее совершенно не взволновало Аню. Пульс — 60. Танки гремели, проносясь мимо нее, она шла мимо толпы. Послышались какие-то странные слова — ГКЧП, «мятеж», но Аня и не хотела во всем этом разбираться.

От памятника Юрию Долгорукому Аня зашагала к памятнику Маяковскому, которого не любила и как поэта, и как человека. Маршрут был родным и привычным. Но вдруг колонна танков встала, и народ полез на броню.

Кафе-мороженое было открыто, Аня вошла в него, присела к столику и заказала порцию шоколадного — вот уж чего давно не ела! За соседними столиками сидели

люди, они были возбуждены и громкоголосы. Какой-то парень выкрикнул истерично:

— А я вам говорю, что это крысиный кошмар! Они наверняка уже казнили президента Горбачева и сейчас будут штурмовать, Белый дом!

Друзья принялись его урезонивать. Аня вяло подумала, что в новом и непривычном еще звании президента Горбачев Михаил Сергеевич настолько далек от нее, что если его и казнили, то черт с ним! Найдется другой президент — не лучше, не хуже прежнего.

Она доела мороженое, и, как всегда, после него у нее разыгрался аппетит. Она опять вышла на Горького, но искать здесь какое-нибудь заведение, где можно было поесть, не хотелось, поскольку на улице продолжалась возня, лишенная смысла, с точки зрения Ани.

Она покинула улицу Горького, побродила по переулкам у Тишинского рынка, пока не нашла небольшой, весьма приличный ресторанчик. Но выбор блюд в нем оказался скуден, а официанты небрежны. Когда Аня собралась было покапризничать, немолодой официант сказал ей раздраженно:

— Нашла тут время выкобениваться! Завтра нас всех гебушники к стенке ставить будут, а она брюхо набивать собралась!

Аня давно взяла за правило с халдеями не спорить. И, видимо, это ее молчание сыграло свою роль. Он вернулся через десять минут и виновато доложил, что кое-что вкусненькое, несмотря на обстоятельства, подыщет, и все по божеским ценам, потому как если завтра всех расстреляют, то к чему сегодня деньгу копить?

Пока она долго обедала в пустом зале, официант стал ей если не родственником, то весьма близким другом. Он все время интересовался, не надо ли еще чего, а потом принес и себе тарелку с маринованным языком и графинчик водки.

— Пропадай такая жизнь! — сказал он уныло. — От вас каким-то покоем веет, хоть душой успокоюсь. Давайте про этот путч не говорить!

— Про какой путч? — безмятежно спросила Аня.

Официант вытаращил на нее глаза, проглотил рюмку водки и сказал хриплым голосом:

— Весь ваш обед — за мой счет.

За разговором они просидели до сумерек. Официант поведал Ане о своей нелегкой доле возле третьей жены, о бессчетных алиментах и жадной до стервозности любовнице. Аня тоже кое-что рассказала о себе, но большей частью использовала методику Аллы.

В зале народу не прибавилось. В конце концов подошел какой-то местный начальник и сказал, что вечером ресторан работать не будет.

Аня тепло простилась с официантом, который вторично наотрез отказался от денег, вышла на улицу и почувствовала, что туфли Аллы все-таки натерли ей ноги. Она проходила мимо серенького микроавтобуса «Латвия», когда из открытых его дверей лопоухий парнишка окликнул ее:

— Девушка, едем с нами?

— А куда? — безразлично спросила она, разом приняв решение

отказаться от предложений «посидеть послушать музыку» или потанцевать в хорошем месте.

— Как куда?! К Белому дому! Защищать демократию!

Аня ничего не собиралась защищать, кроме самой себя. И если б не жали туфли, не Предстоял скучный вечер в одиночку, она бы отказалась.

— Едем, — уверенно согласилась она, и, к ее удивлению, это решение вызвало бурную радость в переполненном автобусе.

Через минуту она оказалась на коленях лопоухого парня, и машина тронулась.

— Вы студентка? — спросил лопоухий.

— Ага.

— Откуда!

— Из иняза. — Аня проверки не боялась, хотя она тут же началась. Парень выпалил что-то на английском, и Аня ответила такой отточенной и сложной фразой, да еще с американским акцентом, что тот лишь почтительно почмокал губами.

Автобус влетел на мост, потом спустился, почему-то покружил и наконец остановился. Аня с удивлением обнаружила, что попала если не на первомайскую демонстрацию, то, во всяком случае, на какой-то спортивный праздник. Тут и там мелькали зажженные фары автомобилей, где-то натуженно ревели моторы, народу было видимо-невидимо, иногда мелькали люди при оружии, вместе с тем из портативных магнитофонов визжала музыка, а публика была в основном молодого возраста.

Покинув автобус, Аня бочком-бочком отмежевалась от своей компании, поскольку лопоухий хоть и ехал защищать демократию, но не забыл прощупать все ляжки Ани до самых трусиков.

Если что и удивило Аню всерьез, так это большое количество незнакомых ей трехцветных флагов — бело-сине-красных. Потом она вспомнила, что таким, собственно говоря, был российский флаг. Ситуация тем не менее не стала более понятной, и вообще к восприятию действительности Аня не была готова, а главное, не хотела ее воспринимать. Есть толпа примерно одинаковых по возрасту людей, и слава Богу, к тому же музыка, костры.

Оказалось, однако, что двигаться неспешным, прогулочным шагом нельзя, это вызывает косые, недоуменные взгляды. Аня ускорила поступь и приняла озабоченный, деловой вид.

Мимо нее с криком протащили остатки арматуры, садовые скамейки, урны. Аня отошла в сторонку, туда, где звучала музыка. Самое странное, что прямо на асфальте люди умудрились установить несколько палаток. И устанавливали еще.

Единого руководящего центра, судя по всему, еще не было. Собравшись в группы, молодые ребята выкрикивали какие-то лозунги, вещали на различные темы. И все это было похоже не на митинг, а на субботник по сбору металлолома.

Аня приостановилась около одной такой компашки. Парень, стоявший к ней спиной, наверное, так долго вещал в течение дня, что голос его окончательно осип, но он все же продолжал хрипло выкрикивать:

— Да не было никакой диктатуры пролетариата! Была власть уголовников, которые строили новую жизнь по типу концлагеря! И страной правили те же паханы, и главный пахан назывался генеральным секретарем!

На плечи парня была накинута какая-то жилетка мехом наружу, а голова повязана трехцветной тряпкой под раскрас российского флага.