Счастье Зуттера
Шрифт:
То и дело останавливаясь, они подошли к машине Зуттера. Внизу, в долине, уже сгущались сумерки, кое-где в домах зажегся свет. На взгорьях, тянувшихся вдоль лощины и усеянных дачными домиками, еще лежал красноватый туман, с которым прощалось солнце. На ветровом стекле Зуттерова «вольво» торчал, прижатый «дворником», квиток с требованием уплатить штраф.
— Это все, что ты собирался мне поведать? — спросил Зуттер, шаря в карманах в поисках ключей.
— Нет, — ответил фон Бальмоос, — я хотел тебе сказать, что я переспал
Зуттер вцепился в дверцу, которую успел открыть.
— Когда?
Йорг задумался.
— Кажется, осенью тысяча девятьсот девяносто пятого, после моей женитьбы на Ялу, с последующей потерей всяких контактов: она запретила мне прикасаться к ней.
— Где это было?
— Здесь.
— Этого не может быть.
— Ты тогда уехал из пансионата, твоя газета вызвала тебя на какую-то конференцию.
Зуттер с неохотой припомнил этот факт. Речь шла о репортаже, в котором он зацепил как следует одного прокурора, и тот стал угрожать газете судом за оскорбление личности. Надо было решать, топить ли прокурора и дальше, пойти с ним на мировую или ограничиться публичным извинением.
— Ага, — хрипло проговорил Зуттер. — И как же это было?
— Я приехал сюда из Касте, — ответил фон Бальмоос, — один, после ретроспективной выставки в «Кунстхалле», в полнейшем расстройстве. Из-за разгромной рецензии, появившейся в твоей газете.
— Давай ближе к делу.
— Сначала мне нужно было прийти в себя, позволь тебе сказать. Здесь я не только совершал прогулки. Дважды я заблудился в тумане. А однажды заночевал в горах.
— Я признаю за тобой любые смягчающие обстоятельства, — сказал Зуттер.
— К сожалению, ты не сможешь этого сделать. Я тогда думал, что на всем свете нет человека несчастнее меня. Но я заблуждался. Каждый вечер я сидел на камне Ницше. Шел дождь, я этого не замечал. Возвращаясь через Плаун да Лей, я увидел женщину, одиноко сидевшую на скамейке. Я ее не узнал. Дождь лил все сильнее, у нее не было зонтика, по ее лицу текли слезы.
— Дальше, дальше, — торопил Зуттер.
— Я остановился и спросил, не могу ли ей помочь. Только тогда я узнал Руфь и набросил ей на плечи плащ.
— А заодно и обнял за плечи.
— Само собой, — подтвердил фон Бальмоос, — и проводил ее через плато.
Зуттер сел за руль. Фон Бальмоосу пришлось наклониться, чтобы не слишком повышать голос.
— Проводил до самого пансионата?
— Никогда еще я не видел ее такой убитой.
— Никогда? — спросил Зуттер.
— Мы знали друг друга до вашей женитьбы.
— Ну да, в «Шмелях».
— Нет, раньше. Она общалась с нами еще в Париже. Была близкой подругой Лео.
— Давай заканчивай, — сказал Зуттер. — Куда ты ее отвел?
— Она сказала, когда обрела способность говорить: «Это сидит у меня в груди, Йорг, мне уже не жить, я не могу говорить». — «Но ты же сейчас говоришь со мной, успокойся». — «Говорю, но опухоль
— Ты это сразу почувствовал, — сказал Зуттер.
— Я это определил, когда мы оказались в номере.
— До того или после?
— До, если это так важно.
— Руфь умерла не от рака груди, — сказал Зуттер.
— Что этого не случится, я мог бы сказать ей, будучи профаном в таких делах.
— Когда речь о грудях, тут ты далеко не профан, — сказал Зуттер. — И после всего этого ужаса она снова стала почти как новенькая.
— Слушая тебя, Эзе, я начинаю понимать, почему Руфь не могла говорить.
— И знаешь, отчего она умерла.
— Нет, но думаю, что виной тому ваш брак.
— Вот как?
— Должно быть, ты совсем не знал ее.
— Коли так, то мне остается только поблагодарить тебя за то, что ты соизволил переспать с ней.
Йорг стоял, Зуттер сидел за рулем, в это время мимо них проехали дрожки с пожилыми японцами; одна женщина робко им кивнула. За дрожками медленно ехал черный лимузин немецкого премьер-министра, которого вынудили отказаться от своего поста, так как уже после окончания войны он, будучи судьей на флоте в Норвегии, приговорил молодого человека к смерти за дезертирство. Что еще вчера было правом, приводил он довод в свою защиту, не может в одночасье обернуться своей противоположностью.
Когда они подъехали к «Вальдхаусу», Йорг остался сидеть в машине.
— Теперь ты должен знать все, — сказал он.
— Не многовато ли для одного раза?
— Но не здесь, поехали к камню Ницше.
Зуттер молча отпустил ручник. Машина покатилась вниз, миновала деревню. Они припарковались у гостиницы «Альпийская роза» и пошли к озеру. Время близилось к вечеру, был тот час, когда близкое кажется далеким, а далекое неосязаемо близким, когда окутанные туманом горы как бы парят в воздухе.
— Ты помнишь Love Parade [57] тысяча девятьсот девяносто пятого года? — спросил Йорг, когда они подошли к лодочной станции, откуда начинался подъем на полуостров.
В августе город превратился в «пульсирующую массу», это был последний август в жизни Руфи.
— Кажется, в тот день я куда-то улетал, — сказал Зуттер.
— Не помнишь куда?
— Помнится, я ехал в машине в аэропорт и услышал по радио рекомендацию «объехать город стороной». Мне нужно было купить хлеба на воскресенье и еду для кошки. Магазины в аэропорту в субботу и воскресенье работают, там за эскалатором есть единственная булочная, где хлеб пахнет детством.
57
Парад любви (англ.).