Счастливая девочка (повесть-воспоминание)
Шрифт:
— Кто приходил?
— Дворник, — говорит Эллочка.
Я говорю:
— Пойдём по телефону поговорим?
Она:
— Нет, нет! — И идёт в столовую.
Я иду в нашу комнату, достаю из навалки своего Барбоса, он очень хороший — большой, чёрный, и, когда его гладишь, руке так хорошо!
Открываю глаза — темно, но где-то свет, я не понимаю, где я? Потом понимаю — я сижу на полу около ножки рояля. Кто-то идёт, я спрашиваю: а что такое? Мамочкин голос мне говорит: воздушная тревога, спи, Нинуша! Хорошо, говорю,
Открываю глаза — темно, и слышу что-то противное громко воет и воет! Слышу Бабушкин голос: спи, деточка, спи, милая! Я закрываю глаза.
Открываю глаза — я у Бабуси на руках, на коленях, не знаю, где мы, мало света, и мне душно. Что, деточка? — спрашивает Бабуся. Душно, говорю. Сейчас, сейчас будет хорошо, говорит Бабуся и поднимает меня головой к себе на плечо. Я смотрю, и мне кажется, что мы в Красном уголке, я закрываю глаза.
Мы стоим около поезда — на настоящей железной дороге, около настоящего поезда. Мы едем в «эвакуацию»! Нам с Анночкой всё здесь очень нравится, и тётя Витя с дядей Зямой тоже стоят с нами. Тётя Витя подарила нам большую красивую книжку — она называется «Как Братец Кролик победил Льва», я её держу. На ней нарисован заяц в голубых штанишках, в руке у него шляпа — у Мамочки такой нет, — а Братец Кролик никого не боится, это сразу видно!
Мамочка говорит, что пора садиться в вагон, — вагон такой же красивый, как на нашей Железной дороге. Тётя Витя берёт меня на руки и целует — у неё мокрое лицо, забыла вытереть после умывания, у дяди Зямы щекочется борода. Папа высоко меня поднимает, улыбается и говорит:
— Мар-тыш-ка!
Я тоже ему улыбаюсь!
Мы идём в вагон и садимся — я, Анночка, Эллочка на одну скамейку, Бабуся и Мамочка на другую скамейку, перед нами, а между нами окно, и там стоят Папа, тётя Витя и дядя Зяма. В вагоне много народа — потом со всеми поговорю! И вдруг я очень хочу есть! Говорю:
— Бабуся, очень есть хочется!
Анночке тоже хочется.
— Сейчас, детишки, сейчас покормлю. — Бабуся вынимает из сумки салфетки, кладёт нам с Анночкой на колени, а Эллочка есть не хочет. Бабуся даёт нам яйцо и хлеб, я спрашиваю:
— А чай? — Потому что яйцо без чая проглотить нельзя — оно очень прилипает.
Бабуся расстраивается:
— Не знаю, детишки, будет ли сейчас чай.
Я ем хлеб, откусываю белый кусочек яйца и думаю: все говорят «война-война» — может, из-за этой глупой войны чая не дают?! И хлеб какой-то — не белый и не чёрный. Кусаю жёлтый кусочек от яйца и думаю: надо без чая проглотить! И проглотила. Потом съела всё яйцо и хлеб съела. Но было трудно!
Всё начинает скрипеть и дергаться — всё дёргается, дёргается, трясётся, стучит. Мамочка говорит:
— Девочки, поезд поехал, помашите Папе!
Я смотрю в окно, а там Папа бежит и улыбается. Мы с Анночкой машем ему, Мамочка тоже машет. Папа бежит, бежит, улыбается, ещё быстрее бежит и улыбается — так весело улыбается! И вдруг его нет!
— Эллочка, не плачь, Папа скоро приедет, — говорит Мамочка.
— Я не плачу, — сердится Эллочка, — мне соринка в глаз попала!
Я смотрю на Мамочку и не понимаю, почему она сказала, что Эллочка плачет? Зачем ей плакать? Папа бежал в окне такой весёлый, а потом просто не было, где бежать!
Москва — Свердловск
Как здесь всё интересно! Очень интересно смотреть в окно, там всё время всё другое: деревья, много деревьев — это лес, поля, маленькие-маленькие домики, коровы, маленькие люди. Мамочка сказала, что они такие же, как мы, только это далеко, и нам кажется, что они маленькие!
Когда мы долго смотрим в окно, Бабушка говорит нам: дети, пойдите погуляйте по вагону. И мы с Анночкой тогда идём, ходим по вагону, разговариваем, когда нас зовут поговорить — а кто-нибудь обязательно позовёт, — потом идём к себе и опять смотрим в окно. Иногда поезд останавливается, и мы с Мамочкой выходим из вагона — это называется «станция», это тоже очень интересно!
А потом паровоз воду набирает — это очень-очень интересно и необыкновенно!
Скоро вечер, и нас будут укладывать спать. Я спрашиваю у Мамочки:
— Можно мы пойдём в конец вагона? Там есть окно, а людей нет, и мы с Анночкой там немножко посмотрим в окно.
— Можно, — говорит Мамочка, — только недолго.
Мы идём в конец вагона и становимся у окна, а там большое, большое поле. Оно просто поле — и никого там нет. Едем-едем мимо поля, и вот я вижу, что посередине поля кто-то стоит — совсем непонятный, это не человек, но непонятно кто. Я разглядываю, разглядываю… этот непонятный вдруг оборачивается и смотрит-смотрит-смотрит своими зелёными глазами мне прямо в глаза! Я вздрагиваю и понимаю — это ВОЛК! Анночка тоже вздрагивает, показывает пальцем на волка и спрашивает:
— А кто это такой?
— Не знаю, — говорю я таким голосом, как будто мне всё равно.
— Это не волк? — спрашивает Анночка, и у неё очень испуганное лицо.
— Волки в лесу живут, — смеюсь я. А сама быстро думаю: он меня заметил, сейчас побежит за поездом, прыгнет к нам в вагон и…
— Пойдём к себе, — говорю Анночке, — Мамочка сказала, чтоб не долго. Пришли к себе. Бабушка сразу Анночке даёт что-то есть, а мне говорит:
— Сейчас, деточка, и тебя покормлю.
Тогда Мамочка говорит:
— Нинуша, сядь со мной.
Я радуюсь — мне так хорошо с Мамочкой! Сажусь рядом с Мамочкой, она меня обнимает одной рукой и спрашивает:
— Ну, что вы там увидели интересного?
Мне стыдно, что я вдруг стала такой трусихой, но всё равно я всё-всё подряд ей рассказываю, правда, очень тихо, чтоб никто не слышал!
— Нет, Нинуша, это не волк, — говорит Мамочка, — волки в полях не сидят, да ещё среди бела дня!
— А кто же тогда на меня посмотрел зелёными глазами? — спрашиваю.