Счастливая
Шрифт:
— Поплачь, — сказал он. — Тебе нужно всплакнуть.
— Нет, папа, это не то.
— Как раз то, — сказал он. — Ты крепишься, а тебе необходимо поплакать. Не упрямься!
— Не дави на меня, — сказала я ему. — Слезами процесс не выиграешь.
Я побежала в ванную, едва сдерживая рвоту, и заперла дверь у него перед носом.
В конце концов он прилег на постель и уснул. Я осталась в ванной. Включала и выключала свет, пытаясь унять боль в глазах. В предрассветные часы прикорнула на краешке кровати, чувствуя, как боль постепенно стихает. Достав из ящика прикроватной тумбочки
Тошнота все не проходила. В восемь утра Гейл уже поджидала нас в кафе. Приехал Мэрфи и сел рядом. Они вдвоем начали меня инструктировать. Я пила кофе и крошила рогалик.
— Ни под каким видом, — говорил Мэрфи, — не смотрите ему в глаза. Я прав, Гейл?
Я почувствовала, что она не склонна к такой категоричности.
— Он будет сверлить вас самым гнусным взглядом, чтобы подавить морально, — продолжил Мэрфи. — Когда вас попросят указать на него, смотрите в направлении стола обвинителя.
— Вот с этим я согласна, — сказала Гейл.
— А вы там будете? — спросила я Мэрфи.
— Мы с вашим папой займем места на галерее, — пообещал он. — Верно, Бад?
Пришло время отправляться в суд Онандаги. Гейл уехала на своей машине, чтобы встретиться с нами уже в суде. Мэрфи, отец и я сели в автомобиль с опознавательными знаками округа.
По прибытии на место устремились в сторону зала суда, но Мэрфи остановил нас на полпути.
— Подождем здесь: нас вызовут, — сказал он. — Как настроение, Бад?
— Спасибо, в норме, — ответил отец.
— А вы как, Элис?
— Лучше не бывает, — ответила я, но думала при этом только об одном. — А он-то где сейчас?
— Я ведь не зря вас остановил, — признался Мэрфи. — Во избежание случайных встреч.
Из зала суда вышла Гейл, которая направлялась в нашу сторону.
— А вот и Гейл, — сказал Мэрфи.
— Заседание будет закрытым.
— Что это значит? — удивилась я.
— Это значит, что Пэкетт в своем репертуаре, как и в прошлый раз. Потребовал закрытого заседания, чтобы в зале не могли присутствовать родственники.
— Не понимаю, — сказал отец.
— На опознании он выставил Тришу за дверь, — объяснила я отцу. — Вот скользкий гад, ненавижу!
Мэрфи усмехнулся.
— Разве у него есть такое право? — возмутился отец.
— Обвиняемый имеет право ходатайствовать о закрытом заседании, если считает, что поддержка свидетеля родными усугубляет обвинительные показания, — сказала Гейл. — Но в этом есть и положительный момент: ведь отец Грегори тоже здесь. Требуя закрытого заседания, обвиняемый лишается поддержки собственного отца.
— Как можно поддерживать насильника?
Мэрфи грустно усмехнулся.
— Это же его сын, — негромко сказал он.
Гейл вернулась в зал.
— Может, оно и к лучшему, — рассудил Мэрфи. — Там придется говорить такие вещи, которые язык не повернется произнести при родителях.
Я собиралась было уточнить, но и без того знала, что он имеет в виду. Никакому отцу не захочется слушать, как незнакомец влез во влагалище его дочери всей своей грязной лапой.
Детектив
В отдалении я заметила Грегори, направлявшегося в зал. Он появился из коридора, расположенного под прямым углом к нашему. На секунду я задержала на нем взгляд. Он меня не видел. Двигался неторопливо. Одет был в светло-серый костюм. Его сопровождали Пэкетт и еще какой-то белый мужчина.
Собравшись с духом, я перебила отца, который беседовал с Мэрфи:
— Хочешь на него посмотреть? Вот он, папа.
Но отец успел заметить только спину в сером синтетическом пиджаке.
— Он меньше, чем я думал, — сказал отец.
У меня екнуло сердце. Наступило молчание. Мэрфи поспешил на помощь:
— Поперек себя шире. Поверьте, у него железные бицепсы.
— Ты обратил внимание, какие у него плечи? — спросила я папу.
Не сомневаюсь: отец воображал Мэдисона гигантом.
Вдруг я увидела еще одного человека, с сединой на висках. Сложением он напоминал облегченную версию своего сына. Помедлив у двери зала заседаний, он заметил нашу небольшую группу. Я не стала указывать на него отцу. Ранее сделанное замечание Мэрфи заставило меня взглянуть на него по-иному. Потоптавшись на месте и посмотрев в мою сторону, он ушел в другой конец коридора. Очевидно, догадался, кто я. Больше я его никогда не видела, но запомнила. Стало быть, у Грегори Мэдисона есть отец. Этот простой факт врезался мне в сознание. Двое отцов, бессильных облегчить участь своих детей, томились в разных коридорах здания суда.
Двери распахнулись. Появившийся из зала суда пристав одними глазами подал знак Мэрфи.
— Ваш выход, Элис, — сказал Мэрфи. — Помните: не надо на него смотреть. Он будет сидеть за столом защиты. Когда развернетесь к залу, найдите взглядом Билла Мастина.
Пристав — ни дать ни взять театральный билетер с армейской выправкой — подошел к нам, чтобы проводить меня в зал. Они с Мэрфи обменялись кивками, передавая меня с рук на руки.
Я сжала папину ладонь.
— Удачи тебе, — сказал он.
Обернувшись, я порадовалась, что Мэрфи остался рядом с отцом. Ведь отец мог, например, пойти в туалет и столкнуться там с мистером Мэдисоном. Мэрфи такого не допустит. Только теперь я перестала подавлять в себе то, что накануне терзало меня болью в висках и весь год кипело под черепной коробкой — ярость.
В зале суда меня затрясло от страха. Я прошла мимо стола защиты, мимо судейского возвышения, мимо стола обвинения, направляясь к знакомому месту для дачи показаний. Утешало лишь то, что для Мэдисона теперь наступит сущий кошмар, хотя он еще этого не знал. Весь мой вид символизировал студенческую юность. К тому же я была одета в красное, синее и белое. Женщина-пристав, немолодая, в очках с тонкой металлической оправой, помогла мне подняться на ступеньку. Я развернулась лицом к залу. Гейл сидела за столом обвинения. Мастин стоял. На других присутствующих я не смотрела.