Шрифт:
Часть первая
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Глава первая
САМОЛЁТЫ УЛЕТАЮТ ДАЛЕКО
Самолёты улетали далеко.
То и дело из репродукторов разносился вкрадчивый
Цепочка людей, торопясь, выходила из стеклянных дверей и спешила к голубым автобусам. Когда последний опаздывающий пассажир, подгоняемый стюардессами, выбегал из дверей и вскакивал на подножку, автобус трогался. Он пересекал широкое бетонное поле и останавливался у самолёта. Пассажиры покидали автобус и шли к трапам. Небольшая группа солидно, неторопливо — к переднему, в первый класс. Остальные, толкаясь и спеша, — к заднему, в туристский. Потом захлопывались двери, начинали рокотать двигатели, лётчик из-за стекла кабины и аэродромный служащий с дужкой радиотелефона на голове обменивались знаками, и тяжёлая машина, медленно развернувшись, катила к дальнему концу аэродрома. А через несколько минут, покрывая все звуки рёвом двигателей, она возносилась в голубое небо и вскоре исчезала вдали, сливаясь с белёсым горизонтом. Ненадолго над аэродромом повисала тишина, потом всё начиналось сначала.
… Они любили наблюдать эту всегда одинаковую и всегда новую аэродромную жизнь, эти гигантские машины, способные перелетать океаны. Они научились хорошо в них разбираться: вот эта, с двигателями, подвешенными к крыльям, словно на ниточках, — «Боинг-707», а эта, стройная и длинная, — ДС-8, тоже реактивный трансконтинентальный лайнер; вот сине-белая, у которой двигатели и не заметишь, — «Каравелла», а вон Ту-114, советский самолёт, гигантский, словно морской корабль, — к нему подкатывают специальный трап.
Они разбирались в опознавательных знаках: синие извивающиеся буквы «SAS» — скандинавской компании, белый крест на красном фоне — швейцарской, морской конёк на носу — «Эр Франс», летящий на всех парусах корабль «Летучий голландец» — нидерландской КЛМ…
Они подолгу не уставали смотреть на длинные, похожие на гусеницы пассажирские автобусы, могучие жёлтые бензовозы, на крохотные красные, чёрные, полосатые автомобильчики аэродромных служб, на бесконечные поезда тележек, доверху нагруженных разноцветными, всех форм и размеров, чемоданами.
Все эти машины, пестря, медленно и быстро двигались в разных направлениях, пересекая необъятное лётное поле, подруливая к самолётам, погружая и разгружая свой людской и чемоданный груз. Машины напоминали катера, буксиры и лодки, бороздящие водную гладь порта и суетящиеся вокруг огромных, презрительно неподвижных лайнеров.
Они с любопытством разглядывали несметные улетающие и прилетающие полчища пассажиров. Кого только не было здесь! И укутанные в тёплые пальто старики, прилетевшие откуда-нибудь из Канады, и африканы в длинных белых одеждах и пёстрых тюрбанах, индийские женщины в сари, прокалённые солнцем туристы в шортах и пробковых шлемах, возвращающиеся из Африки… Порой стюардессы везли в колясочке парализованную старушку, иногда несли за родителями совсем крошечного пассажира. Были среди улетающих
Всё здесь было маняще. Дымка романтики окутывала эти громадные роскошные машины, улетавшие в далёкие сказочные города — Рио-де-Жанейро, Нью-Йорк, Мельбурн, Токио…
Когда вкрадчивый голос, звучавший из репродуктора, доносил эти названия, сердца их сжимались в сладкой тревоге, перед внутренним взором возникали неясные чудесные картины…
— Если б мне сказали: «Вот тебе десять лет, Юл, живи как хочешь, летай куда хочешь, ешь что хочешь, спи сколько хочешь, а потом получай пожизненную каторгу», — я бы согласился. Честное слово!
Как заворожённый смотрел Юл на невысокого, крепкого парня, спускавшегося по трапу только что прибившего самолёта. Парень широко улыбался, помахивая одной рукой, а другой прижимая к груди букет цветов. У трапа его ждали фотографы, вспыхивали блицы, стрекотали кинокамеры, из толпы встречающих доносились приветственные возгласы.
— Пресли! — пробормотал Юл в самозабвении. — Элвис Пресли!.. Эх, попасть бы на концерт!..
Юл вытягивал длинную шею, ерошил гладкие чёрные волосы, переступал с ноги на ногу.
— Там небось за билет столько сдерут, что ты в твоём кабачке бороду отрастишь, пока заработаешь. Пресли! Тоже мне знаменитость! Он и петь-то толком не умеет! — Род презрительно сплюнул.
Юл посмотрел на него с состраданием.
— Ты знаешь, сколько у него вилл? Четыре! В Голливуде, в Майами и ещё… как это, забыл… Самолёт свой! Машины каждой день меняет! А ты говоришь, петь не умеет!
— «Каждый день меняет, каждый день меняет»! — передразнил Ряд. — «Может, каждый час? Или каждую минуту? Прямо так и прыгает из одной в другую с утра до вечера.
Тем временем Пресли, окружённый корреспондентами и встречающими, вошёл в здание аэропорта. Юл торопливо перебежал на другую сторону галереи, чтобы увидеть, как заокеанская знаменитость будет садиться в машину.
— Смотри, смотри! — раздался его восторженный крик. — Ребята, скорей!
Род неторопливо, всем своим видом выражая пренебрежение, перешёл галерею. Нис уже стоял рядом с Юлом.
Пресли торопливо шёл из стеклянных дверей и направлялся и машине. Улыбка исчезла с его лица. Он беспокойно оглядывался по сторонам. Два десятка полицейских с трудом сдерживали толпу оравших девушек. Девушки размахивали открытками с изображением Пресли, платками, выкрикивали куплеты из его песен, швыряли в Пресли цветами, серпантинами, скандировали его имя. Их было много. Очень много!..
Пресли быстро юркнул в машину, охранники закрыли дверцы, опустили занавески, и автомобиль, громко сигналя, прорвался через девичью толпу и помчался к городу.
— «Не умеет петь»! — В синих глазах Юла горело безграничное восхищение. Он сочувственно похлопал Рода по плечу. — Если он разрешит тебе ботинки почистить — считай, что повезло,
— Не знаю, как ботинки, — задумчиво проговорил Нис, — но в охране у него неплохо работать. Плата наверняка подходящая — рискуешь жизнью! — Он весело рассмеялся.