Счастливые люди (сборник)
Шрифт:
Я люблю очереди на приём к врачу. Нигде больше не наслушаешься разных разностей. Разве только в поездах дальнего следования. Поэтому я прихожу на приём за час до назначенного времени. За этот час, полтора ожидания можно и успеть познакомиться с соседом, и покалякать в своё удовольствие.
Вот и сегодня только я устроился в кресле, как сосед слева проявил инициативу:
– Миша. Миша меня зовут. А Вас?
Я посмотрел на собеседника. Миша был сухим костистым мужчиной средних лет.
Я назвал себя и тут же спросил:
– Какие проблемы?
–
– Ах, это такое счастье, когда у тебя ничего не болит, – оторвалась от телевизора рыхлая дама в коралловых бусах.
– Нет, мадам, – возразил Миша. – Счастье не в этом. Счастье... – Миша замысловато покрутил в воздухе пальцем. – Сам не знаю в чём, но абсолютно счастливого человека я видел.
В начале девяностых поехал я в гости к старинным друзьям в провинциальный городок. И угораздило меня сломать ногу. Конец января, на улице красотища неописуемая, а я лежу в вонючей палате местной больницы. Условия такие, что вы и представить не можете. Самый разгул демократии. В больнице нет самого необходимого, кроме поддельной водки, которой торгуют санитары. Персонал, включая врачей, начинает пить с утра и уже к обеду плохо что понимают. Словом, не лечение, а сплошное удовольствие.
Мужики в нашей палате подобрались тихие, интеллигентные, если можно так сказать. Один только был не нашего поля ягода. Сергунька. Лежал с обморожением стоп. Говорил о себе только вот так : « Сергунька хочет, Сергунька видит...» Вечерами мы скидывались на бутылочку для разгона тоски. Наливали и Сергуньке. Пил он жадно, оглядываясь по сторонам. Боялся, что отберут, что ли? Вот выпивал он свою долю и начинал лопотать о том, как Сергуньке хорошо, о том, что скоро приедет его мама и заберёт его домой, о том, как служил он в авиаполку лётчиком, как пришлось однажды катапультироваться и он после этого стал всё на свете понимать. Словом, обычный шизоидный бред.
Особенно эти Сергунькины разговоры раздражали гитариста Артура. У него, бедолаги, были обморожены пальцы обеих рук и грозила ампутация.
– Придурку не наливать! – кричал он всякий раз.
На что Сергунька мягко и спокойно объяснял:
– Артур злой. Поэтому Артуру пальцы доктор отрежет. А Сергунька добрый. Сергуньке всегда хорошо, поэтому у Сергуньки всё заживёт.
И ласково улыбался.
Как-то раз пришла медсестра делать Сергуньке перевязку. Ходить он не мог, поэтому перевязывали его в палате. Понятное дело, что не каждый день. Кто-то из медсестёр забудет, кто-то поленится. Словом, неделю слишком был Сергунька без перевязок.
Вот медсестра сняла бинты и сразу за врачом побежала.
Смотрю, а у него рана сплошь в белых червях. Так и копошатся. Мне тошно, а Сергунька смеётся:
– Вот как хорошо! Червячки всю мою болезнь съедят.
Тут приходит врач и в крик:
– Довели до гангрены, деятели! Немедленно готовить к операции.
А Сергунька с улыбочкой:
– Не дам резать, доктор. У Сергуньки всё
Врач этого Сергуньку и так уговаривал, и этак – ни в какую.
Тут Артур не выдержал:
– Пошлите, Вы, – говорит, – придурка на хрен. Пусть подыхает. А то уже тошно от его вранья про самолёты и про маму.
Доктор грустно так говорит:
– Про самолёты Сергунька не врёт. Он в самом деле лётчиком был. Получил травму во время катастрофы. А мама его давно умерла. Никого у Сергуньки нет. Он часто у нас лежит зимой. То у нас, то в психушке. Отогреется, отъестся и на волю.
После этого мы к Сергуньке начали относится с уважением. Мало ли что бывает в жизни? Не угадаешь.
Так вот. Через неделю меня выписали и как там было дальше с Сергунькиной гангреной я не знаю. Да и не до чужих болезней мне было. Свои проблемы навалились.
И так сложилось, что попал я следующей весной опять в этот городок. Весна. Распутица. Смотрю – идёт мне навстречу Сергунька. В обрезаные валенки обут. Прихрамывает, но идёт своими ногами.
Узнал меня. Поздоровался. Я и спрашиваю Сергуньку как его гангрена?
А он только смеётся:
– Выздоровел Сергунька. Только один палец отвалился. А доктор, глупый, ногу резать хотел. Сергунька добрый поэтому выздоровел. А Артур был злой. Вот ему пальцы и отрезали.
– Сергунька! – говорю, – Что ж ты в валенках – по лужам? Ноги застудишь.
– Нет, – говорит, Сергуньке так лучше. Сергунька понимает.
И пошёл себе дальше по лужам шлёпать.
Я хотел его окликнуть и денег дать немного, но спохватился, что пропьёт он их немедленно. И что он одинаково счастлив, что с деньгами, что без них.
Так вот стоял я посреди улицы и смотрел вслед самому счастливому человеку, которого когда-либо встречал.
Миша хотел ещё что-то добавить, но его пригласили в кабинет.
– Придумает тоже. Счастливый, – прокомментировала Мишин рассказ коралловая леди, – Счастливый бомж! Это надо же! Сам, наверное, алкоголик, вот и сочинил.
И она снова уставилась в телевизор.
Разборка
– А что же муж таким молодым ушёл? – спросил я, показав на памятник.
На массивном граните была выбито: «Парфёнов Николай Николаевич (Никола). А пониже многообещающе: « Спи спокойно брат. Мы отомстим.» – Он мне не муж. Он мне никто, – ответила женщина и, сняв платок, стала прихорашивать волосы.
И стало видно, что она ещё молода, миловидна и что вовсе не подурнела от беременности.
Я минут пятнадцать тому назад, проходя мимо кладбищенского колодца, увидел как она пытается поднять два ведра с водой. Понятное дело, что я донёс эти вёдра. И теперь сидел на скамеечке возле неухоженной могилы.
Я вынул пачку сигарет.
– Дайте и мне, – попросила женщина.
Закурили, и она, затянувшись несколько раз, сказала:
– Никто он мне. Ни сват, ни брат. Обычный душегуб. Таких сегодня... – и она безнадёжно махнула рукой.