Счастливые шаги под дождем
Шрифт:
– Да, но она ни имеет никакого отношения к моему дедушке.
Сабина говорила медленно и отчетливо, как говорят с идиотами.
– Такая вот эта семейка, – заметила Линда. В последнее время она стала свободно высказывать свои суждения.
– Послушайте, почему вам не поговорить со мной? Я передам бабушке, когда она выйдет, – предложила Сабина.
Врач обдумывал ответ. Потом, взглянув на Сабину, сжал губы в тонкую линию.
– Полагаю, мы не можем ждать так долго.
Вскоре после этого Кейт, воодушевившись тем, что ее любят, решила взять дела в свои руки.
– Не могу сейчас прийти, – не глядя на дочь, ответила Джой. Она лежала на своей односпальной кровати, повернувшись спиной к двери и подогнув к животу длинные тонкие ноги в поношенных вельветовых брюках. – Скажи, что я позвоню ему позже.
Кейт, которая никогда не видела, чтобы мать выглядела уязвимой – та даже никогда не ложилась днем, – заявила твердым голосом и решительно:
– Боюсь, он хочет поговорить с тобой сейчас. Папа плохо себя чувствует.
Джой продолжала лежать.
Кейт долго дожидалась ответа.
– Мне жаль Герцога, мамочка, но тебе придется встать. Тебя просят спуститься вниз.
Из-за двери было слышно, как Сабина, горестно всхлипывая, идет в свою комнату. Когда она осознала серьезность дедушкиного состояния, то, как ребенок, разразилась громкими рыданиями, размазывая по щекам слезы и сопли. Кейт была поражена этим несвойственным для Сабины всплеском эмоций и поэтому решила действовать. В какой-то момент матери все же придется выйти из своей комнаты. Хорошо, конечно, оставлять все на Сабину, но в таких ситуациях не мешало бы вспомнить, что внучке всего шестнадцать лет.
– Мамочка…
– Пожалуйста, уйди, – сказала Джой, немного приподняв голову, и Кейт разглядела красные заплаканные глаза, примятые, спутанные седые волосы. – Хочу, чтобы меня оставили в покое.
Кейт услыхала, как в коридоре закрылась дверь комнаты Сабины.
– Знаешь что? – тихим голосом заговорила она. – Будет здорово, если ты выслушаешь меня. Только один раз. – (Джой, отвернувшись, смотрела в окно.) – Послушай, мама, что бы ты обо мне ни думала, я по-прежнему папина дочь. И я сейчас здесь. Кристофера нет. Неправильно, если Сабина сама будет всем этим заниматься. Кому-то надо решить, отправить ли папу в больницу, а если нет, то что нам делать дальше. Если ты через пять минут не спустишься вниз, то мы вместе с врачом решим, что делать с папой.
Глубоко вздохнув, Кейт вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Джой вошла в гостиную, когда врач допивал чашку чая. Волосы у нее были приглажены, глаза сильно опухли от слез.
– Извините, что заставила вас ждать, – произнесла она.
Кейт, сидевшая напротив в одном из кресел у камина, не знала, смеяться ей или плакать.
– Создается впечатление, что она готова сделать все, что угодно, но только не разговаривать со мной, – говорила Кейт некоторое время спустя, рассеянно теребя какой-то кожаный ремешок, – они с Томом сидели в кладовке для упряжи.
Кейт утопала в старом кресле, вытянув
– Я хочу сказать, в такие времена семья должна сплачиваться. Даже семья вроде нашей. Но мама продолжает бродить вокруг, находя себе все новые занятия, избегает папу и отказывается говорить со мной о том, что нам с ним делать. Кристофер застрял в Женеве на какой-то конференции, а Сабина слишком молода, чтобы принимать подобные решения.
Том мокрой губкой очищал уздечку, ловко отпарывая пряжки и отдирая их правой рукой.
– Неужели я такая бесполезная? И нельзя допустить, что я в состоянии помочь?
– Дело не в тебе, – покачал он головой. – Дело в ней.
– Что ты имеешь в виду?
– Ей проще горевать по коню, чем по мужу. Она такая зажатая, твоя мать, привыкла все держать внутри. Боюсь, она не знает, как справиться с этой ситуацией.
Кейт на минуту задумалась.
– Я не согласна. Мама всегда легко приходила в ярость. Думаю, дело во мне. Она просто не хочет дать мне почувствовать, что я могу сделать для нее что-то полезное. – Кейт поднялась. – Она никогда не гордилась тем, что я делала. В ее глазах я всегда все делала неправильно. Она просто не хочет допустить, чтобы это изменилось.
– Ты ужасно сурова с ней.
– Это она ужасно сурово ко мне относилась. Послушай, Том, кто сказал, что я не могу жить дома, когда я забеременела Сабиной? А? Как по-твоему, это меня задело? Боже правый, мне было восемнадцать!
Теперь Кейт вышагивала по комнатушке, проводя рукой по стеллажам с седлами.
– Я думал, ты сама не захотела остаться.
– Не захотела. Но это было потому, что они ужасно ко мне относились.
Том поднес уздечку к свету, отыскивая пятна сажи, потом опустил ее на колено.
– Это было давно. Надо идти дальше. Мы идем дальше.
Кейт повернулась к нему, сложив губы в упрямую гримасу. Если бы ее покойной бабке Элис довелось увидеть эту гримасу, она сказала бы, что это в точности как у матери.
– Я не могу идти дальше, Том, пока мама не перестанет порицать меня за все, что я делаю. И пока не начнет принимать меня такой, какая я есть.
Сложив руки на груди, Кейт сердито уставилась на него. Волосы падали ей на лицо.
Том отложил уздечку, встал и крепко обнял ее. Она сразу почувствовала, что тает в его руках.
– Выбрось это из головы.
– Не могу.
– На время. Мы что-нибудь придумаем, чтобы отвлечь тебя.
Голос его был тихим, нежным. Кейт провела пальцем по его губам. На нижней губе был едва заметный волдырь от лихорадки.
– Так что ты задумал? – пробормотала она. – Ты ведь знаешь, в доме полно народа.
Он улыбнулся, в глазах появилось озорное выражение.
– Пожалуй, тебе пора начинать ездить верхом.
Кейт уставилась на него, потом отодвинулась.
– Ох, нет, – ответила она. – Если ты заставил Сабину, то меня не заставишь. Последние двадцать лет я благодарю Бога, что мне не приходится садиться на чертовых лошадей. Ни за что!