Счастливый брак
Шрифт:
На первый взгляд, он не должен был беспокоиться о книжной ярмарке. Его немецкий издатель просто проявил щедрость, позволив ему прилететь и участвовать в презентации их издания; от него или от его романа не ждали ничего особенного. К сожалению, поездка заставила Энрике заново пережить разочарование после выхода американского издания: так искалеченный на войне ветеран снова и снова прокручивает в памяти момент ранения. Кроме того, Энрике и физически и морально чувствовал отсутствие отцовской поддержки, особенно когда пытался заснуть. Хуже того, какие бы тайные надежды он ни питал, что, возможно, в Германии его книгу примут иначе, чем в родной стране, эти надежды были разрушены пренебрежительной и очень
Они прибыли в Венецию утром в тот самый день, 15 октября. Энрике почти не надеялся, что сможет быть приятным и веселым спутником, и уж совсем не думал, что ему самому будет хорошо. Он ошибался.
Вселившись в просторный, с высокими потолками люксовый номер, они легли вздремнуть. Номер состоял из помпезной, отделанной с нелепой роскошью гостиной, где стояли украшенные позолотой и обитые пурпурным бархатом диван и кресла, и более скромной спальни с серым ковром, огромным зеркалом над камином и открыточным видом на Венецианский залив. Когда они проснулись, Маргарет, к его удивлению, от простой нежности перешла к полноценному сексу. Много лет назад они обсуждали это и пришли к выводу, что его постоянное желание только отталкивает ее. Энрике знал: не стоит настаивать на сексе, если все к этому идет — в особенности в день юбилея. Он предполагал, что Маргарет захочет подождать до вечера: после дневного сна она обычно бывала вялой и ворчливой, пока ей не давали выпить кофе и хотя бы на час не оставляли в покое. Ее страстное пробуждение было подарком.
Даже то, как они занимались любовью, было необычным. Она вытягивалась и выгибала спину, как кошка, хотя обычно ее движения были более сдержанными и расчетливыми, словно она боялась дать себе волю и сопротивлялась наслаждению. Ее тело было обволакивающим и тягучим, приглашающим и влекущим вплоть до оргазма, который наступил неожиданно быстро и легко. Она обхватила Энрике, будто стараясь его удержать, вонзила ногти в спину и укусила за плечо, прежде чем содрогнуться в экстазе, но даже в этот момент, вместо того чтобы оставаться торжественно-молчаливой, она сразила мужа мимолетной улыбкой и сказала, будто возвращаясь с долгой прогулки: «Как же я проголодалась». Для него все тоже было иначе. Его оргазм не был таким судорожным, как раньше. Будто открыли кран и из него медленно потекла вода. На протяжении всего дневного купания в постели отеля и Маргарет и Энрике были страшно возбуждены, но оставались удивительно спокойными.
Потом, как и полагается туристам, они выпили по чашке эспрессо на площади Сан-Марко, и вместе с десятками других пар наблюдали за боем часов на башне, и по старым, узким, уютным улицам медленно дошли до ресторана, где его лос-анджелесский агент Рик забронировал столик, чтобы Энрике и Маргарет могли отпраздновать их дату. Маргарет предупредила мужа, что Венеция печально известна плохой едой, и Рик, знакомый с шеф-поваром и хозяином чудесного венецианского ресторана, вызвался организовать незабываемое торжество.
Когда они подошли, заведение показалось Энрике чересчур скромным. Это было помещение на первом этаже, выходившее на улицу, с десятью небольшими столиками и даже без жалюзи, которые защищали бы посетителей от любопытных взглядов. Голый деревянный пол и белые стены идеально соответствовали вкусу Маргарет: комната выглядела очень простой и прекрасно сочеталась с узкой булыжной мостовой, по которой они пришли, руководствуясь планом, нарисованным портье в гостинице. Ресторан был полон, снаружи стояла очередь. Энрике тут же умерил скептицизм и забеспокоился,
Но он напрасно волновался. Их тут же посадили за единственный свободный стол в самом тихом углу оживленного зала. Круглолицый краснощекий шеф-повар вышел, чтобы пожать руку Энрике и расцеловать Маргарет, и на плохом английском сообщил, что им не нужно ни о чем думать, все уже организовано и заказано. Вы не могли бы выбрать для нас и вино, спросил Энрике, и хозяин кивнул, давая понять, что иначе и быть не могло. Вокруг царила непринужденная атмосфера, по мере того как текла их беседа, пустые тарелки сменялись новыми блюдами, казалось, их принимают в доме близких друзей. Они совершенно не чувствовали себя чужаками. Они единственные из посетителей говорили по-английски, что делало их вечер одновременно уединенным и семейным — волшебное, почти невероятное сочетание.
Меняя блюда, жена хозяина приветливо улыбалась им, и ей удалось убедить Энрике, что в романтическом поведении пары средних лет нет ничего смешного. На обратном пути они держались за руки, по-детски размахивая ими в ритм шагам, пока не вышли на площадь Сан-Марко, где Маргарет на ветру стало холодно. Энрике обнял ее, и, прижавшись друг к другу, они будто стали одним целым и так пересекли площадь, прислушиваясь к крикам и пению молодых людей, музыке, доносившейся из открытых окон, шепоту ветра в узких переулках и плеску воды, которая переливалась через дамбы. Это был сезон acqua alta — высокой воды. На подходе к отелю поверх булыжников лежал настил из досок, и их шаги звучали так громко, будто они ехали на лошадях.
В отеле его ожидал факс. Это было сообщение от Рика: киностудия предлагала Энрике переделать в сценарий то, что во времена его детства называлось комиксом, но на границе нового тысячелетия было повышено в звании до графической новеллы. Маргарет даже не нахмурилась, как обычно делала, когда кинобизнес в очередной раз нарушал границы их личного пространства. Стоял 1997 год, и у Энрике еще не было мобильного телефона, который работал бы в Европе; если бы такой был, Рик наверняка прервал бы их праздничный обед. Конечно, Энрике давно уже повзрослел и мог бы проигнорировать звонок, а в данном случае — выбросить факс в мусорное ведро, но и Маргарет и Энрике понимали: он уже подсел на сочинительство, и такая работа — адаптировать комикс, по которому то ли будет, то ли не будет снят фильм, — возможно, единственное, чем он может унять ломку.
— Прости, — сказал Энрике, забирая у вежливого портье конверт с факсом и латунный ключ от номера.
— Ничего, — уступила Маргарет. — Обед был прекрасен. Рик прямо-таки вырос в моих глазах.
Энрике распечатал конверт, пока они поднимались по позолоченной и покрытой ковром лестнице, расположенной под готическими арками, которые в этой части бывшего дворца XIV века вздымались почти до уровня третьего этажа. В рекламной брошюре Энрике прочитал, что здесь когда-то останавливалась Жорж Санд со своим любовником Альфредом де Мюссе. Эти четыре дня в Венеции должны были влететь им в десять тысяч долларов, против чего восставала бережливая душа девушки из Квинса.
— Можем, конечно, жить как хиппари, — сказал Энрике. — Но не для того я столько лет писал все это дерьмо, чтобы лететь эконом-классом и останавливаться в убогом «Дэйз-Инн».
— «Дэйз-Инн Венеция», — рассмеялась Маргарет. Она согласилась со всеми предложенными тратами и добавила собственные, включая ланч на следующий день после прилета в «Локанда Чиприани» на острове Торчелло, где любили бывать принцесса Диана, Эрнест Хемингуэй и кто-то еще из знаменитостей, не связанный ни с Папой Хэмом, ни с королевским семейством — то ли Мадонна, то ли Стивен Хокинг, Энрике не мог точно припомнить.