Щелчок
Шрифт:
— Галька! Галина! Это моя Галька!..
Крик Орли, вырвавшийся из самого сердца мальчика, привел в себя стонавшую девочку.
Она широко раскрыла тусклые глаза, напряженно вгляделась в лицо державшего ее на своей груди мальчика, и сознательная светлая улыбка озарила ее худенькое испитое личико.
— Орля! Орля! Братик мой милый!.. Нашла я тебя! Нашла!.. Господи! счастье какое!.. Со мною братик мой, Орля, дорогой, голубчик мой!..
Слезы потоком хлынули из глаз девочки, худенькие ручонка ее обвили шею брата; все ее исхудалое тельце трепетало, дрожало от волнения на его руках.
— Галя! Пташечка бедная! Как ты здесь
Девочка, едва живая от слабости, сделала невероятное усилие над собой и заговорила:
— Орленька, голубчик мой сизый… когда ты ушел, к ночи прискакал злой Яшка, коня привел и говорит: «Я привел, а Орля хваленый всех вас надул, видно!..» Тут дядя Иванка так рассердился… «Обманул меня Орля, — говорит, — из табора удрал». И стал он меня бить… Больно-пребольно… Каждый день стал бить, видно, тебе в отместку… А у меня и без него сердце по тебе, братику моему, все изныло… Где, думаю, Орля мой? И все чудилось, что неладное что-то с тобою… Невтерпеж мне стало жить, не знаючи о тебе, Орленок, и решилась я тебя искать пойти… Убежала из табора… В лесу плутала долго… От голода вся ослабела… Есть мало доводилось… Прохожие подавали, да коренья глодала и ягоды… Ноги у меня разболелись… Отощала вся… а все же дошла… Дорогу сюда запомнила малость… Вот и добралась… Думала, разузнаю в усадьбе, где мой Орля… Может, скажут… Ан ты и сам тут, голубчик…
Девочка не договорила. Широко раскрылись потускневшие разом глазки. Дрогнуло, вытянулось и тяжело повисло на руках Орли ее тщедушное тельце.
— Померла! Галька померла! Моя Галька! — новым отчаянным криком пронеслось по саду.
Между тем вся усадьба проснулась.
Лаяли собаки, трещала трещотка, бегали люди с фонарями по двору.
С террасы спешили обитатели господского дома, Валентина Павловна и Ляля, испуганные до полусмерти, Мик-Мик, мальчики, Ами.
— Что такое? Что за крики? Мальчик, чего ты кричишь здесь? Что за ребенок? Она без чувств? Умерла?
Да объясните же мне наконец, что здесь такое происходит, — волнуясь, говорила Валентина Павловна.
Тут только очнулся Орля. Быстрым движением вскочил он на ноги, не выпуская Гальку из рук, и, бросившись к Валентине Павловне и Ляле, стоявшим рядом, залепетал, задыхаясь от наплыва чувств, волнуясь и спеша:
— Барыня… золотая… Барышня… дорогая… Не отсылайте меня в табор!.. У себя оставьте… У себя оставьте… И меня, и Гальку… Может, не померла она… Теплая еще… Чуть дышит… Возьмите ее… Вылечите, спасите!.. Барышня, миленькая, прими мою Гальку… Как меня отходила, и ее отходи… А я за это первым слугой вам буду… Помру за вас, ежели велите. И про лошадь скажу… В таборе она… Длинный Яшка привел… Я ее увел, а он сказал, будто он это сделал. Я от нужды увел… Хозяин велел… Грозил Гальку выкинуть… Ну, я и взялся… Прости, барышня добрая… Меня не прощай, бей, мучь, колоти, только Гальку спасите, да не гоните обоих нас от себя… Слугой вам буду… Собакой верной… Барышня, золотая, спаси только Гальку… Спаси! Спаси!.. А я услужу лам, приведет Господь, и коня верну и… жизнь мою положу за вас, только оставьте у себя!..
Сбивчиво, нескладно выливалась горячая, взволнованная речь мальчика. По смуглым щекам катились крупные редкие слезы. Побелевшие от волнения губы выбрасывали рвавшиеся, казалось, из самого сердца слова.
Все стояли пораженные,
Неслышно рыдала, прижавшись к стволу дерева, хроменькая Ляля, потрясенная до глубины души.
Но вот Мик-Мик подошел к бабушке и тихо шепнул ей:
— Ну, не говорил ли я вам, что у моего Щелчка далеко не разбойничье сердце? Теперь ясно видно, что помимо воли сделался вором мальчуган. Оставьте у себя ребят этих. Чудится мне, что под разбойничьей внешностью этого мальчугана кроется хороший и даровитый мальчик.
— Бабушка, милая! — неслышно подойдя с другой стороны к старушке, произнес Кира. — Бог с ним, с Ахиллом… Мне мальчика более жалко и девочку бедную… Оставим их у нас.
— Оставим, бабушка, — послышался у дерева всхлипывающий голос Ляли.
Валентина Павловна взглянула в лицо бесчувственной девочки.
— Какое странное личико! В нем нет ничего цыганского! — произнесла она.
— Галька не цыганка, барыня милая… Галька ваша, русская… Ее мать моя в лесу нашла, — живо вырвалось из груди Орли, и вдруг он неожиданно повалился помещице в ноги, не выпуская из рук девочку.
— Спасите Гальку! Возьмите нас! А я помру за тебя, барыня, и за детей твоих! — неожиданно вырвалось из груди его потрясающими душу звуками.
И он положил у ног Раевой бесчувственную сестренку.
Валентина Павловна несколько минут молча смотрела то на Орлю, то на лежавшую у ее ног девочку.
В это время Мик-Мик схватил со стола на террасе стакан воды, смочил платок и, опустившись на землю, стал прикладывать мокрый платок к лицу лежавшей без чувств Гальки. А Кира, не дожидаясь приказания, побежал в комнату и принес оттуда какие-то капли.
Галя очнулась, открыла слегка опять глаза, удивленно посмотрела кругом, точно не понимая, где она и что с ней, но вслед за тем опять опустилась на землю без чувств.
— Барыня, милая… дорогая… спасите Гальку! — опять раздался голос Орли.
— Хорошо, вы останетесь с нами, и ты, и эта девочка, — чуть слышно проронила Валентина Павловна, — и я обещаю сделать все возможное, чтобы вылечить и поставить на ноги девочку.
Едва она успела проговорить это, как восторженный крик огласил сад.
Орля обвил руками колени Валентины Павловны и замер на минуту, смеясь и плача…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава I
Жаркий, душный июльский полдень. Солнце палит вовсю.
В большой светлой комнате выдвинут стол на середину. На конце стола сидит Аврора Васильевна и диктует детям.
Валентина Павловна просила ее, Мик-Мика и мосье Диро заниматься по часу в день с мальчиками, чтобы дети не забыли за летнее время каникул то, что проходили в классах зимой.
За компанию с мальчиками занимается и Симочка. Тут же, на конце стола, сидят Орля и Галя.
Орлю нельзя узнать. За месяц, проведенный в Раевке, мальчик круто изменился.
Начиная с его имени — его зовут теперь Шурой, то есть настоящим его именем, данным ему при крещении, а не прежней кличкой, — все в нем переменилось к лучшему.
Постоянное пребывание среди людей, не имеющих ничего общего с грубыми и вороватыми обитателями табора, сделало свое дело.
Правда, маленький дикарь, Щелчок, как его тихонько между собой называют дети, не мог исчезнуть вполне в лице цыганенка, но он уже не был тем безудержным диким волчонком, каким попал в этот дом.