Щит и меч (четыре книги в одном томе)
Шрифт:
— Здорово! — сказал Вайс. — Можно подумать, что это вы помогали фюреру сочинить «Майн кампф».
— Книга написана дурно, богатство немецкого языка в ней совершенно не использовано.
— Это библия партии.
— Не ловите меня на слове, — с насмешкой в голосе посоветовал Фаергоф. — Стилистические тонкости только затемняют смысл политического документа, каждое слово которого должно быть отчетливо ясно и проникать в голову, как пуля.
— Правильно, — согласился Вайс. — Вы удивительно точно владеете энергичной фразеологией.
— Если бы не моя многолетняя дружба с Вальтером, я бы давно проявил свои
— Как Розенберг?
Фаергоф поморщился.
— Геббельс остроумно заметил как-то: «Социализм в нашей программе — лишь клетка для того, чтобы поймать птичку». Но я считаю, что Розенберг слишком злоупотреблял социалистической терминологией, и в свое время это отпугивало от нас германских промышленников и финансистов.
— А теперь?
— Вы же знаете, что промышленные и финансовые магнаты имели самое прямое отношение к «заговору двадцатого июля». Но имперский министр вооружения и военной промышленности Шпеер, очевидно с ведома фюрера, запретил проводить расследование об их участии в заговоре. Как-никак в их руках военная экономика страны, и это могло на ней отразиться.
Лодка причалила к берегу, и Вайс, поддерживая Фаергофа под руку, чтобы тот не свалился в воду, помог ему выйти на пристань. Когда они оказались на берегу, он спросил:
— У вас еще будут ко мне вопросы?
— Позвольте, — запротестовал Фаергоф, — я просто приятно провел с вами время.
— Нет, — решительно сказал Вайс, — для этого у нас теперь нет, да и не может быть времени.
— Хорошо, — согласился Фаергоф. — У меня сейчас нет никаких возражений против вас.
— Только это я и хотел знать, — с удовлетворением произнес Вайс. И добавил: — Можете быть уверены, что ваша проницательность и на этот раз не обманула вас.
Оказалось, что «в высшей степени секретное» задание, которое Вайс выполнял под наблюдением Фаергофа, не требовало ни особой сноровки, ни особых усилий.
Он обязан был следить, чтобы в определенные сроки на участке дороги и улице, прилегающих к указанному ему зданию, а также у входа в само это здание не появлялись люди, чьи приметы не были бы ему заранее известны. Или, находясь в каком-нибудь пункте, он должен был дожидаться, пока мимо пройдет машина с заранее названным ему номером, и сообщать об этом по радио неведомому корреспонденту.
Нетрудно было заметить, что наблюдение ведется, в свою очередь, и за ним. Он как бы очутился в гигантской тюрьме и, лишившись свободы, пунктуально выполнял лишь то, что ему было предписано.
Вскоре Вайс получил командировку в Стокгольм, но задание его оставалось прежним. Он стал частицей слаженного и безотказно работающего механизма слежки, в который Шелленберг включил наиболее опытных агентов своей секретной службы.
Выпасть из этого механизма даже на самое короткое время пока не представлялось возможным: все его детали были настолько точно соединены одна с другой, что малейшее отклонение мгновенно вызвало бы сигналы тревоги по всей цепи. С поста наблюдения немедленно удаляли и агента, вольно или невольно допустившего ошибку, и агента, на которого падала только тень подозрения в нарушении правил службы. Расправа часто совершалась тут же, на месте, и Вайсу, как и другим, был выдан для этой цели бесшумно действующий пистолет.
Полная изоляция, в которой очутился Вайс, казалась ему
Вайс знал, что граф занимает не один только пост председателя шведского Красного Креста. Он был директором шведских филиалов американских фирм «Интернейшнл бизнес мэшин», принадлежавших тресту Моргана. Возможно, он был связан не только с деловыми, но и с правящими кругами США, от лица которых и вел секретные переговоры с гитлеровцами.
Обязанности Вайса состояли в том, чтобы обезопасить посланцев Гиммлера от слежки, поскольку Стокгольм был буквально наводнен агентами Риббентропа, Кальтенбруннера, Бормана, Геббельса, да и самого фюрера. В свою очередь, особая группа Шестого отдела СД, в которую входил Вайс, тоже вела наблюдение за всеми этими агентами.
Неожиданно Вайса сняли с поста наблюдения. Он получил приказ отправиться в один из пригородных стокгольмских особняков, чтобы проинформировать о методах конспирации собравшихся там сотрудников гестапо, офицерский состав СС и видных нацистов, которые уходили сейчас в подполье. Эти методы он изучил, выполняя в свое время вместе с Дитрихом поручение Лансдорфа.
В назначенное время Иоганн явился по указанному адресу и, пройдя целый ритуал обмена установленными тайными знаками, очутился в большом зале, стены которого были покрыты панелями из черного дуба и увешаны геральдическими гербами, охотничьими трофеями и старинным оружием. Здесь собралось большое общество, и не только люди среднего возраста, но и молодежь с выправкой штурмовиков. Рядом с трибуной, предназначенной для Вайса, на специальной подставке был выставлен портрет Гитлера, инкрустированный из кусков дерева разных пород. По обе стороны портрета высились железные треножники с горящими факелами.
Александра Белова не считали в институте искусным оратором. Он всегда испытывал неловкость, видя с трибуны лица своих товарищей, которые думали так же, как думал он, знали то же, что знал он, и вовсе не нуждались, чтобы он убеждал их в том, в чем они были убеждены никак не меньше его самого. Поэтому лицо его на трибуне всегда принимало застенчивое, виноватое выражение, и говорил он глотая слова и так торопился кончить, будто ждал, что вот сейчас ему крикнут: «Не воруй время! Время — это жизнь, а ты нам ее укорачиваешь!»
Но когда он поднялся на трибуну здесь, в этом богатом зале, и увидел почтительные физиономии шведских фашистов, с уважением, как старшего, приветствовавших его, он воодушевился и произнес блистательную речь. По-видимому, она произвела впечатление. Слушатели были настолько ошеломлены, что, когда Вайс закончил, последовала недопустимо затянувшаяся пауза. И лишь после того, как он покинул трибуну, раздались вежливые аплодисменты. Они звучали глухо, так как ладони у всех стали влажными от выступившего на них пота.