Щит и меч (четыре книги в одном томе)
Шрифт:
Обрюзгшая лиловая физиономия и большой живот, свисающий между расставленных ног, не мешали ему выглядеть весьма солидно в его отличном английском пальто и черном котелке. И держал он себя с немецким офицером солидно, без угодливости. Он даже сказал Штейнглицу с упреком:
— Герр майор, смею вас заверить: до последнего часа мы не утрачивали благоразумной надежды, что вместе с вами, вместе с великой Германией мы покончим с большевиками, но увы…
Штейнглиц, глядя в окно, спросил:
— Как это называлось раньше?
— Варшавское воеводство, герр майор.
— Нет, вся
Пан Душкевич побагровел.
Майор заглянул прозрачными, ледяными глазами в выпуклые, цвета горчицы глаза Душкевича, посоветовал:
— Я бы не рекомендовал вам обременять память старинными воспоминаниями: это может вредно отразиться на здоровье.
— Многолетний опыт борьбы с коммунистами позволяет думать, что именно теперь моему здоровью ничто не угрожает, — с достоинством ответил пан Душкевич.
Штейнглиц промолчал.
Душкевич возил с собой карту окрестностей Варшавы, держал ее на толстых коленях и, когда возникала необходимость, надевал на нос пенсне с золотой цепочкой на заушной дужке, и, как всякий дальнозоркий человек, горделиво отстраняясь, рассматривал карту и в эти минуты походил на заслуженного профессора.
Однажды он сказал глубокомысленно:
— Я человек образованный, почти окончил гимназию, работал с интеллигенцией и, как знаток, смею кое-что предложить. Публичные казни, конечно, эффектны, но они делают польскую интеллигенцию излишне популярной в народе. Смею рекомендовать личный опыт. Я брал группу политических и выпускал на свободу самого видного из них. Через некоторое время подсаживал к оставшимся своего, и он уведомлял заключенных, что тот, освобожденный, — предатель. И не препятствовал им информировать об этом свою организацию. Способ весьма результативный.
— Старо как мир. Впрочем, обратитесь к капитану фон Дитриху. Его это может заинтересовать.
— Но вы, господин майор, понимаете, как это обеспечивает свободу маневра?
— Но если маневр не удастся, мы вас, пожалуй, повесим.
— Нет, господин майор, — твердо сказал Душкевич. — Вы меня не повесите. Это будет неразумно…
Управляющий имением баронессы Корф не разрешил Штейнглицу без ее ведома осматривать поместье. Не разрешила этого и сама баронесса. Она вышла на крыльцо в жакетке из чернобурок и в простых грязных сапогах. Не выпуская изо рта сигареты, астматически задыхаясь и кашляя, баронесса очень милостиво, как со старым знакомым, поздоровалась с Иоганном. На пана Душкевича она и не взглянула, а Штейнглица спросила ехидно, на каком он играет инструменте. И когда Штейнглиц сердито ответил, что он не музыкант, а офицер абвера, баронесса оборвала его:
— Господин Канарис в моем салоне пользовался успехом, играя на флейте, а господин Гейдрих играл на скрипке. И если вы не музыкант, вам здесь делать нечего. — Но тут же смилостивилась и приказала управляющему, чтобы он пригласил господ позавтракать у него во флигеле.
За завтраком управляющий сказал Штейнглицу, что баронесса просит его помочь ей устроить здесь небольшой концлагерь для тех военнопленных, которые работают в имении. Это дисциплинировало бы их, кроме того, лагерный рацион питания экономичней.
Штейнглиц обиделся, отодвинул тарелку, сказал,
Управляющий заметил:
— Баронесса полагала, что сердцу немецкого солдата близки три заповеди фюрера. — Загибая чистенькие сухонькие пальцы, перечислил: — Онемечивание, выселение, истребление. — Поднял глаза, проговорил многозначительно: — Кроме всего, за упомянутое благоустройство баронесса готова внести от сорока до пятидесяти пяти марок с каждой головы.
— Очень сожалею, — сказал Штейнглиц, — но я лишен возможности оказать баронессе содействие. — И он поднялся из-за стола.
Управляющий, не вставая, простился с ним небрежным поклоном.
Но он ошибся в Штейнглице. Майора нельзя было купить так дешево. Ему приходилось при выполнении заданий убивать и похищать людей — это была его работа. Но если убийство не маскировалось ограблением, он никогда не забирал никаких ценностей. И похищенный человек так же не мог смягчить его мольбой о своих детях, как и соблазнить деньгами. Штейнглиц считал, что его неподкупность стоит дорого, что когда-нибудь он получит за нее сполна, и не позволял себе размениваться на мелочи. Вот и теперь он решил показать, как оскорблен тем, что ему предложили взятку.
Глядя на управляющего холодными, рыбьими глазами, Штейнглиц вдруг приказал отрывисто:
— Встать!
Управляющий покорился.
Майор поднял руку:
— Сесть! Встать!
Старческие колени управляющего дрожали, но он старательно выполнял приказания, ловя, как рыба, ртом воздух.
— Быстро. Еще быстрей, — командовал Штейнглиц. И только когда управляющий упал в изнеможении, майор пошел к машине, сел и удовлетворенно откинулся на сиденье, вытянув наискось сухие длинные ноги в блестящих сапогах.
Пан Душкевич после этой сцены уже не решался сидеть в котелке рядом с майором. Он держал котелок на коленях и надевал, только когда выходил из машины.
По характеру требований, которые неотступно выдвигал Штейнглиц, обследуя бесконечные владения, замки, поместья, Иоганн установил, что тот ищет нечто подобное прежнему секретному расположению, и не одно, а несколько подходящих мест. Предназначаются они не для размещения штабов и, по-видимому, не для концлагерей, хотя люди в них должны быть лишены свободы передвижения и возможности общения с внешним миром. Ведь если бы требовалось подходящее место для концлагерей, Штейнглиц не стал бы искать поместья, хорошо оборудованного, но в то же время удаленного от главных путей.
Несомненно было одно: главную базу Штейнглиц предполагает разместить где-то здесь, в окрестностях Варшавы, и Вайс в течение недели известил открытками адресатов в Ровно, Львове и даже в Берлине о том, где он сейчас находится. В его вещах сохранился знакомый нам носовой платок, и, поболтав его кончик в чашке с чистой водой, Иоганн написал водой между строк каждой открытки свои координаты.
25
Из Берлина прибыл некий господин Лансдорф. Он был в штатском, но Штейнглиц и Дитрих встретили его в парадных мундирах.