Щит времен

Андерсон Пол Уильям

Морщинистое лицо шамана скривилось.

— Почему высокие бледнокожие чужеземцы благоволят народу Полевых Мышей? Какие у них общие тайны?

Гнев закипел в Тамберли.

— Все знают, что я жила среди них до того, как вы ступили на эту землю, — резко бросила Ванда. — Они мои друзья. Разве вы не защищаете своих друзей. Облачные Люди?

— А нам вы друзья? — взвизгнул Ответствующий.

— Если вы позволите мне стать вашим другом.

Красный Волк опустил руку между Вандой и шаманом.

— Хватит, — сказал он. — Неужели мы будем

браниться из-за жалких подношений, которые единственный раз не принесла нам какая-то семья? Мы же не чайки над трупом зверя. Ты боишься народа Полевых Мышей, Ответствующий?

«Молодец!» Тамберли воспряла духом. Шаману оставалось только бросить свирепый взгляд и ответить угрюмо:

— Мы не ведаем, какое колдовство подвластно им, мы не знаем их коварных уловок.

Она вспомнила, как Мэнс Эверард однажды заметил, что первобытные частенько наделяли сверхъестественной силой тех, кем помыкали: древние скандинавы — финнов, средневековые христиане — евреев, белые американцы — чернокожих…

Красный Волк сухо сказал:

— Я не слышал об этом. Кто-нибудь слышал? — он поднял нож над головой.

«Прирожденный лидер, никаких сомнений. Осанка просто царственная, и до чего хорош собой!»

Не последовало ни дебатов, ни голосования. Ванайимо не признавали подобных обычаев, в них просто не было нужды. Они зависели от шамана во всем, что касалось сверхъестественного или заговоров против болезней, но в то же время они не баловали его излишним почтением и поглядывали на него искоса — холостой, малоподвижный, странный человек. Тамберли иногда припоминала знакомых католиков, которые хоть и уважали своих пастырей, но никогда не раболепствовали перед ними и часто возражали своим духовным наставникам.

Ее предложение прошло, как тихая волна, его приняли душой, не облекая согласие в слова. Ответствующий сидел на полу, скрестив ноги, надвинув на голову капюшон из оленьей кожи и всем своим видом выражая недовольство. Мужчины столпились вокруг Красного Волка, чтобы полюбоваться обретенной им диковинкой. Теперь Тамберли могла уйти.

Корвин догнал ее у выхода. Он молча простоял в дальнем углу комнаты, словно случайно забредший на совет посторонний человек, вежливо дожидающийся конца собрания. Даже в тусклом свете костра она видела, как сурово его лицо.

— Зайдите ко мне! — приказал он.

Ванда сдержала возмущение. Впрочем, она предполагала что-то в этом духе.

Дверь была без петель, но тщательно подогнанная к входному проему. Материалом для нее послужили палки, шкура, ивовая лоза, мох. Корвин отодвинул дверь, но ветер рвал ее из рук. Они с Вандой вышли на улицу, и он вставил дверь на место. Накинув капюшоны и поплотнее запахнув куртки, они двинулись в сторону лагеря. Ветер неистовствовал, бил, царапал, оглушающе ревел. Снег затмевал все вокруг. Чтобы не сбиться с пути, Корвину потребовался похожий на компас индикатор направления.

Когда они добрались до своего приюта, оба закоченели. Непогода бушевала, сотрясая стены дома. Все

предметы содрогались и выглядели хрупкими и невесомыми.

Когда Корвин заговорил, они по-прежнему стояли друг против друга.

— Ну что же, — сказал он, — я оказался прав. Патруль должен был держать вас дома.

Тамберли собралась с мыслями.

«Никакой дерзости, своеволия, только твердость. Он выше по положению, но он не мой начальник. И Мэнс говорил мне, что Патруль ценит независимость, когда она подкреплена профессионализмом».

— Что я сделала неправильно… сэр? — произнесла она как можно мягче в неистовом шуме бурана.

— Вы сами прекрасно знаете! — отрезал Корвин. — Недозволенное вмешательство.

— Не думаю, что я его совершила, сэр. Ничего, что могло бы оказать более значительное влияние на события, чем это делает само наше присутствие здесь.

«И все это уже в прошлом. Мы „всегда“ были лишь маленьким фрагментом предыстории».

— В таком случае почему вы предварительно не согласовали этот вопрос со мной?

«Потому, что ты, конечно, запретил бы мне, и я ничего не смогла бы сделать».

— Простите, если я обидела вас. Честное слово, у меня не было такого намерения.

«Ха!» — воскликнула про себя Ванда.

— Хорошо, положим, я поступила неправильно. Какая в том беда? Мы общаемся с этими людьми. Говорим с ними, бываем среди них, пользуемся их проводниками, сами ходим с ними, а в знак признательности дарим им безделушки из будущих времен. Так ведь? Живя среди тулатов, я делала для них гораздо больше и на протяжении более долгого времени. Штаб-квартира никогда не возражала. Подумаешь, всего один нож. Они не смогут изготовить нечто подобное. Он сломается, сточится, заржавеет или затеряется уже через два поколения, и никто о нем не вспомнит.

— Вы — новый, начинающий агент… — у Корвина перехватило дыхание. Он продолжил менее официальным тоном: — Да, вам тоже предоставлена определенная свобода действий. С этим ничего не поделаешь. Но каковы ваши побудительные мотивы? У вас нет убедительного довода в пользу совершенного поступка, кроме детской чувствительности. Мы не можем потворствовать такому своеволию.

«А я не могу допустить, чтобы Арюка, Тсешу, их детей и внуков истязали или убивали. Я… не хочу, чтобы Красный Волк был причастен к зверствам».

— Мне неизвестны инструкции, запрещающие нам делать добро, когда предоставляется такая возможность. — Она изобразила улыбку. — Не могу себе представить, что вы никогда не были добры к дорогим вам людям.

Несколько мгновений он стоял с бесстрастным лицом. Затем улыбка смыла его безразличие.

— Туше! Сдаюсь! — И мрачно: — Вы взяли на себя слишком много. Я не намерен усугублять случившееся, но для вас это должно стать уроком и предостережением. — И вновь добродушно: — Вопрос улажен, давайте восстановим дипломатические отношения. Садитесь, пожалуйста. Я сварю кофе, выпьем бренди, и вообще мы так давно не трапезничали вместе.