Щит времен
Шрифт:
Жан-Луи больше занимался наукой. Он родился в XXIV веке, но служил во Франции десятого столетия в качестве наблюдателя. Огромное количество информации было утрачено в те времена: летописцы не записывали события вовремя или допускали в хрониках ошибки, книги истлевали, сгорали и бесследно терялись. А поскольку Патрулю полагалось охранять поток времени, он должен знать, что именно находится под его опекой. И полевые специалисты играли здесь роль не менее важную, чем полицейские.
Эверарду вдруг вспомнилась Ванда.
— Быстрее, черт побери!
«Не думай о ней, забудь, хотя бы сейчас!»
Холл все еще возился с жеребцом.
— Будь по-вашему, сэр, но я уже
Эверард не ответил, уйдя в размышления.
«Я сам выбрал эту роль. Использовал служебное положение… Не спрашивай, почему, я не смогу тебе толком объяснить, но я должен нанести удар своей рукой».
— У нас с тобой свои задачи, — напомнил Холлу Бруссар. — Мы находимся в резерве, здесь, на земле, на случай осложнения операции.
Бруссар не стал упоминать о том, что в этом случае причинно-следственный вихрь может выйти из-под контроля.
Ночью Эверард спал в рубашке и в брюках. Поверх он надел стеганый жилет и такую же шапочку, переобулся в сапоги со шпорами. Кольчуга скользнула через голову на плечи и упала до колен, разделяясь на две половины на уровне бедер, чтобы можно было сидеть верхом. Доспехи оказались гораздо легче, чем он ожидал, их вес равномерно распределялся по всему телу. Голову венчал шлем со стрелкой. Пояс с мечом, кинжал на правом бедре дополняли костюм, изготовленный для Эверарда в мастерских Патруля. Ему не требовалось долгой тренировки, чтобы освоиться в новом обмундировании, поскольку за плечами у него был огромный опыт работы в боевых условиях различных времен.
Эверард вставил ногу в стремя и вскочил в седло. Боевой конь обычно воспитывался своим седоком с младенчества. Этот был из Патруля, более умный, чем его собратья. Бруссар подал Эверарду щит. Он продел левую руку в ремни, прежде чем взять поводья. Геральдика еще не была развита, но некоторые воины уже использовали свои символы, и Эверард в знак сложности предстоящей операции нарисовал на щите мифическую птицу — индюка. Холл протянул Эверарду его копье. Оно тоже было легче, чем казалось с виду. Агент одобрительно поднял большой палец вверх и ускакал прочь.
По мере формирования эскадронов суета стихала. Знамя Роджера-младшего, которое нес его оруженосец, пестрело в головной части войска. Роджеру предстояло пойти в первую атаку.
Эверард подъехал к нему и поднял копье вверх:
— Приветствую вас, мой господин! — воскликнул он. — Король приказал мне быть с вами в авангарде. По-моему, мне лучше находиться на левом фланге, с краю.
Герцог нетерпеливо кивнул. Жажда битвы разгоралась в нем, девятнадцатилетнем юноше, который уже стяжал себе славу блистательного и храброго воина. По версии, которой располагал Патруль, смерть Роджера, так и не признанного законным правителем, на другом поле брани одиннадцатью годами позже приведет к полосе злоключений для королевства, потому что он был самым одаренным сыном Роджера II. Но по этой истории сегодняшний день станет для этого подвижного и изящного юноши роковым.
— Как хочешь, Мэнсон, — ответил он и, засмеявшись, добавил: — Порядок слева будет обеспечен!
Военачальники будущего пришли бы в ужас от такой небрежности, но в те времена в Западной Европе не утруждали себя вопросами организации или планами сражений. Норманнская кавалерия и без того была лучше всех, если не сравнивать с армиями византийской империи и двух халифатов.
Эверард отправился на тот фланг, по которому ударит Лоренцо. Агент занял позицию и огляделся вокруг.
За дорогой
«Да, современники Роджера считают, что он слишком сурово относится к повстанцам. Но он действовал подобно Вильгельму Завоевателю, который усмирил Северную Англию, обратив ее в пустыню, но, в отличие от Вильгельма, Роджер в мирное время правит справедливо, терпеливо, можно даже сказать, милосердно…
Но не надо искать оправданий. Воплощение великодушия или монстр, он, в моей версии истории, создал Реньо, королевство обеих Сицилий, которое пережило его династию и народ и в той или иной форме просуществовало до XIX века, когда превратилось в ядро нового итальянского государства со всем историческим наследием, значимым для мира. И сейчас я в поворотной точке истории… Хорошо, правда, что мне не пришлось повстречаться с ним до того, как он пересек горы. Я не смог бы заснуть, увидев его в деле в Кампанье».
Как всегда перед сражением, Эверард перестал ощущать страх. Совсем не потому, что ему было незнакомо это чувство, — у него просто не оставалось времени на подобные переживания. Глаз его приобретал остроту кинжала, слух улавливал малейшие звуки в окружающем гаме. Все чувства напряглись, но Эверард уже не ощущал ни учащенного биения сердца, ни запаха собственного пота — мозг работал почти с математической точностью.
— Приступаем через минуту, — тихо сказал он.
Нагрудный медальон под его доспехами, уловив сигнал на темпоральном языке, передал его по назначению. Эверард не выключил приемник, хотя элемент быстро истощался: сегодняшняя работа не займет много времени, как бы ни пошли дела.
— Видите Лоренцо на экранах?
— Двое из нас ведут за ним наблюдение. — Донеслось из модуля, использующего костную звукопроводимость и работающего в паре с кристаллическим приемником в его шлеме.
— Не выпускайте его из поля зрения. Мне нужно точно знать, где он находится, когда мы приблизимся друг к другу. Держите меня в курсе.
— Разумеется. Доброй охоты, сэр!
«Хоть бы все удалось. Надо спасти Роджера и его сына, вернуть к жизни всех наших любимых и наш мир. Семьи. Друзей. Страны. Работу… Да, но Ванда…»
Герцог Роджер обнажил меч. Высоко в воздухе блеснул клинок. Он издал боевой клич и пришпорил коня. Свита герцога вторила ему. Раздался стук копыт, который перерос в грохот, когда рысь сменилась легким галопом и конница пошла в карьер. Копья раскачивались в такт скачке. Дистанция между неприятелями сократилась, и копья опустились вниз, обратив войско Роджера в ощетинившегося дракона.
«Ванда там, в том будущем, которое мы собираемся убить. Она должна быть там, ведь она еще не вернулась. Но я не мог отправиться на поиски, никто не мог. Мы несем ответственность не перед отдельными человеческими существами, а перед всем человечеством. Может быть, она умерла, попала в западню — я никогда об этом не узнаю. Если то далекое будущее не существует, значит, нет и Ванды. Ее отвага и смех будут жить лишь в XX веке, когда она выросла, начала работать и… Я не должен возвращаться, чтобы повидаться с нею, никогда. С той последней минуты в ледниковом периоде линия ее жизни устремилась в будущее и закончилась. Она не погибла, не распалась на атомы, это не просто смерть, это полное исчезновение».